Трубецкого упрекали в пантеизме, но это был неправильный упрек. К сожалению, рано умерший философ не смог до конца развить многие свои мысли; впоследствии за него это сделал брат. Но тем не менее можно вычленить у него два представления о единстве.
Владимир Соловьев учил о всеединении человека и Вселенной в Боге. С этим вполне согласен и Сергей Трубецкой. Мы в Нем живем и движемся, и существуем, — как сказал апостол Павел. Но к этому Трубецкой добавляет некую духовную сущность, которую он называет по старому, античному образцу Душой Мира. Мироздание живое. Земля живая. Человечество едино. Животные и растительный мир — это некий единый организм. И все творение — это нечто живое, обладающее душой. Поскольку мы знаем, что душа присуща как вид сознания и животным, и по–своему растениям, у нас нет основания считать, — писал Трубецкой, — что камень совершенно лишен этого. И в конце концов он приходит к идее некоего панпсихизма, то есть одушевленности твари, и находит подтверждение этому в писаниях мистиков, в переживаниях тех, кто любит природу, а впоследствии, скажем, в теориях Тейяра де Шардена и Вернадского. И Тейяр де Шарден, и Сергей Николаевич Трубецкой были панпсихистами.
Это понимание Души Мира, с которой связан человек, является, с моей точки зрения, одной из важнейших основ для экологической этики сегодня. Потому что человек должен понимать, что он живет в живом мире, частью которого он является, и частью ответственной, потому что ему дано сознание. И что Земля и жизнь на ней — не просто случайное сплетение атомов и молекул, а это есть организм. И страдания этого организма (пусть они и не такие, как у человека) в конце концов коснутся и человека как его части.
Трубецкого очень интересовала проблема, как эта идея об одушевлении твари преломлялась в античном мире. Он пишет диссертацию «Метафизика в Древней Греции». Это прекрасная книга, в которой он одним из первых среди русских мыслителей дает объективную, глубокую, блестяще написанную картину развития духовной мысли в Древней Греции, духовного эллинизма.
Впоследствии он развил те же идеи в большой работе «История древней философии». Вот тут на него сразу напали клерикалы. Протоиерей Буткевич, архиепископ Антоний Храповицкий стали грубо и совершенно недопустимым образом громить его в печати за то, что он видел в античном мышлении, в идеях Гераклита, Пифагора, Платона предчувствие, предвосхищение христианства. А здесь он стоял на той же точке зрения, что и его друг, Владимир Соловьев. Соловьев писал, что истина не могла явиться сразу, в готовом виде. Истина подготовлялась, она проходила фазы исторического развития. И поэтому если мы в Ветхом Завете, в древнем Израиле, имеем предуготовление мира к принятию Спасителя, то точно так же мы находим это предуготовление, пусть в другой, метафизической форме, в мире древнегреческой философии. И это было не изобретение Соловьева и Трубецкого, а верное следование традиции святых отцов. Ибо отцы Церкви еще во II‑IV вв. буквально так мыслили и так писали.
