Паоло подошел к нему. Пряча лицо в тени, не задавая вопросов, он ждал, когда Хайм заговорит.
— Это Харри Дитрих сработал, сказал Хайм, — это тот парень, который заходил к тебе в ресторан, чтобы толкнуть пойло Линча. Но сделал это не один. За рулем был какой-то итальянец, которого Дитрих иногда использует. Имени я его не знаю.
На какое-то время Паоло замер в тени, затем мягко спросил:
— А тот, кто бросил динамит?
— Этого я не знаю. Он новый человек в городе. Импортный талант.
— Где живет этот Дитрих?
— Думаю, где-то в Ричмонде. Точно не знаю.
— Найди. Узнай, куда он ходит вечером.
— Ты думаешь, у меня есть на это время? — огрызнулся тот. — Ты и так сорвал мне одно дельце.
— Ладно. Когда ты это сделаешь, я буду у тебя еще в большем долгу.
Настоящая торжественность, с какой были произнесены эти слова, дошла до Хайма. Он знал, что сицилийцы склонны к странным клятвам, а эта была совсем необычной.
— Я прощупаю, — сказал Хайм, отшвырнув окурок, затоптал его каблуком и исчез в темном переулке.
Паоло, очень спокойный, прежде чем пойти, постоял пару минут…
Девица сладострастно потянулась на большой измятой постели, сонно зевнула и стала смотреть, как одевается Харри Дитрих. Ее обнаженное тело было по-девичьи стройным, с маленькими остроконечными грудями. Ей едва перевалило за двадцать, но глаза выглядели на все пятьдесят. Когда Дитрих прошел в ванную, она соскользнула с кровати, надела пеньюар и золотистого цвета шелковый китайский халат. Не запахиваясь, она прошла в гостиную и налила себе в большой бокал коньяку. Сделав солидный глоток, она издала удовлетворенный вздох.
В том, что ее содержал Харри Дитрих, была одна весьма приятная особенность: выпивка, которой он обеспечивал ее квартиру, всегда была великолепна. Она опустилась на диван и сделала глоток поменьше, держа стакан изящными пальчиками с острыми кроваво-красными ногтями, гармонировавшими с ее купидоноподобными тонкими подкрашенными губами.
Харри вышел из ванной полностью одетый. Это была другая приятная особенность: спать он предпочитал у себя. После его ухода, она звонила молодому безработному саксофонисту, которого, содержала на те деньги, что оставлял ей каждую неделю Дитрих. Харри подмигнул ей.
— Все было чудесно, как никогда, детка.
Она надула губы:
— Если все хорошо, почему ты всегда уходишь домой? Там, где хорошо, надо быть подольше.
Он расплылся от удовольствия.
— Мне так больше нравится. Оставлять тебя чуточку голодной. Тогда горячей встречаешь…
