Она говорила, говорила, говорила… Пила чай. Потом попросила водки. Разделась до комбинации. В ложбиночку груди стекала побывавшая на глазах, на щеках, на шее капля.
Капля-путешественница…
…Я сидела, замерев. Спаси вас бог от двух точек зрения, если они о человеке, которого вы знаете. Гоните в шею респондентов или как их там… Гонцов приносящих.
Надо же тому быть, но накануне на обсуждении моего фильма выступал молодой человек, который обвинил меня в сентиментальной защите того, что защите не подлежит.
– Я называю это женским насилием. У меня такая соседка. Абсолютно пещерная особа. Подглядывает в щель. Выскакивает как полоумная с помойным ведром именно в ту минуту, когда я жду лифт. Видели бы вы ее капот! Громадная красная плащпалатка, отороченная воланами…
– …Он сорвал с меня волан. Он его прокусил! Ты представляешь? Прокусил мой волан. Я тебе покажу…
– …Красивая женщина, между прочим. Такая вся большая, теплая… А я ее боюсь. Я не умею грубо… Не так воспитан. Не дерусь… Но почему я должен крадучись уходить и приходить? Потому что у нее пьянь муж, который кормит птиц и мочится в лифте? И не годен к строевой?
Она врывается ко мне в распахнутой дубленке. Она была ей сразу мала, но стоила дешево. Отказаться не хватило сил. С тех пор она ходит так, как будто ей «всегда жарко». В растворе пол висит длинный прибалтийский шарф.
– Фу! – говорит она, сбрасывая шарф, дубленку, сапоги. – Опять сегодня этот… Сосед… Едва вырвалась… Мой был еще дома… Ну, ты его знаешь… Бдительный… Наплела! Сейчас что-то покажу…
Она демонстрирует синий след на своей нежно-белой, уже увядающей коже.
– Мой чувствует… Так на соседа смотрит, так смотрит… Я ему: да брось! А сама так волнуюсь, так волнуюсь… Я помню, как ты волновалась, когда у тебя было… Ты помнишь, как ты всем врала? Помнишь?
У меня ничего подобного не было. Ничего. Но это неважно. Правда не имеет никакого отношения к ее жизни. Она выставила ее за дверь. Или, наоборот, заперла на ключ… Не знаю… Да это и не имеет значения.
– …Я на работу пришла, этот… начальник!.. Я сегодня ему сказала: «Еще раз коснетесь рукой, расскажу жене». А он: «Да я, да я ради тебя, да гори она пламенем… Я могу и развод оформить…» Скажи, мне это надо? Надо? Его развод?
Она будет выговариваться долго-долго. Выговорившись, постареет, опадет, потеряет цвет… Сейчас ее легко поймать на противоречии, неточностях.
Но не буду. Ни вчера, ни завтра, никогда. Их две – Нели. А может, и три. И никакая это не болезнь. Отнюдь… Это спасение, мои дорогие, придумать, что кто-то страстно рвет твои кружевные воланы, даже если у тебя их сроду не было.
