Еще коптит небо старушка. Стала как крючок. Зато нет конца балладам об алкоголике…
А сволочь воин перед самой смертью дотла спалил квартиру…
Она больше всего этого боится. Пожара. И уже вполне созрела, чтобы выгнать мужа к чертовой матери. Но тут есть два обстоятельства. Сын в армии, при оружии, на него это может подействовать и мало ли что… Надо его дождаться. И второе. Достраивается дача. И хоть цена мужу со знаком минус, все-таки… Он со строителями вась-вась… А у нее нервы слабые. Когда она видит работяг и их деяния, она мечтает о всеобщей кастрации. Поэтому она всегда едет на дачу с валерьянкой и тазепамом. Чтоб держать себя в руках.
Конечно, в этот день она на работу опаздывает. Это не страшно, наплетет что-нибудь.
Уходит, когда на балконе висят и белье, и штаны, а матрац сбрызнут. И муж уже не собственный отец, а сам по себе. Похмельный, злой, с трясущимися руками и хриплым голосом. Тут задача: выставить его из дома раньше, забрав ключи. Понимает, это неправильно: сама этим же толкает его припасть на грудь какому-нибудь другану после работы и все повторить сначала. Но… Но… Пусть потолчется у подъезда и подождет. В конце концов может дождаться и трезвый, хотя и осатаневший. В лифте обязательно замахнется и скажет слово, оно у него одно навсегда. Это даже не слово, это сгусток энергии и слюны. И ничего больше: замах и вялотекущая ненависть вечера.
Но до вечера еще жить и жить. Еще утро.
Еще надо зализать у начальника опоздание почти на час с лишним. Способ простой и в чем-то даже полезный. Бессловесный быстрый грех за едва приткнутой стулом дверью неприятен, но после всего он даже утоляет. Она возвращается облегченная и по-веселому злая. Контора, как правило, делает вид, что ничего не замечает, только зам по кадрам иногда что-нибудь скорректирует: подкрась рот… сдвинь юбку по центру… забыла шарфик… Мелочи, одним словом.
Она сидит, смотрит на баб. Сослуживиц. Ведь ни разу не заложили его жене, а эта курица приходит к мужу на работу как домой. Могли ведь! Не заложили… Конечно, это тоже дело случая и до поры до времени, но сейчас она уже думает: никогда. Никогда они ее не предадут. С тех пор как все пошло вразнос, как началась эта новая жизнь без правил, как вспухли на теле земли другие понятия, они, женщины, очень поумнели. Потому что обязательно надо думать за себя и за того полудурка парня, который тебе то муж, то брат, то сват… Надо не прозевать, пока он в опья-нительном чувстве свободы не натворил чего… Пожар какой… В рамках квартиры или страны. Поэтому никто ее в исторически сложившийся момент закладывать не будет. Она как бы засланный казачок в мужском буйном отделении.
