А может быть, уже бредила — на другой день тиф забрал и ее.
* * *
В городе было много солнца и мало хлеба. Лучше бы наоборот. Потому что Иче нужен хлеб. Нет, не станет набивать пузо или менять на барахло. На что сменялся бы — на винтовку! Остальное — припас.
Назад, назад! На старую границу, где в черной тяжелой глине залег отец. Врут все бумажки на свете: отец не пропал, не сгинул — отстреливается! Фашисты наседают, пустили в ход танки, а патроны кончаются…
Отец плохо стреляет — хуже, чем Иче, — и долго метится. И ждет сына, юного «ворошиловского стрелка», что выбивает восемь из десяти.
Иче поможет ему. Через всю страну — наискосок — примчится к тому шоссе, где мать обронила звездочку. Подберет — и прискачет к отцу на тачанке. И тогда они разобьют всех врагов на свете.
Но чтобы расколотить всех врагов на свете, нужен хлеб. Иче добудет его. Пойдет на станцию и прибьется к мальчишкам, которые попрошайничают в эшелонах.
Очень просто!
III
А что он умеет? Петь? Плясать? На руках ходить? Или показывать фокусы?
Что он умеет такого, чего не умеют другие люди? И за что они, другие, оставят ему полкотелка пшенного концентрата, угостят консервами, отсыпят махорки, подарят старую рубаху, обогреют, пожалеют, скажут — сынок…
Или он думает, это все так, даром? За красивые глаза?
— Я знаю стихи, — неуверенно сказал Иче.
Мальчишки засмеялись. Подумаешь! Что они, в школе не обучались?
Три девицы под окном
(топай, топай!),
Пряли поздно вечерком…
— Нет, — сказал Иче, — у меня другие стихи — сам сочинил.
Мальчишки удивились и велели прочесть. Стихи были про войну. Про то, как раньше наступали немцы, а потом наши. Как наши расколошматили немцев и те бросились наутек.
Наши смелые тачанки
Разгромили все их танки!
Мальчишки закричали, что теперь жить будет очень здорово, что солдаты за такие стихи отвалят буханками хлеб и что надо другим их выучить. Они подвели Иче к эшелону, и там, в вагоне, в бурой теплушке, он читал стихи людям в зеленом.
Старуха расклеивала свежий плакат: всадник подмял мотоциклиста и взмахнул саблей, готовый зарубить его. Мотоциклист в страхе улепетывал.
— Калугу сдали, — сказала старуха.
— Стихотворение «Бой»! — сказал Иче громко.
Солдаты нахмурились, и чем дальше читал — хмурились темнее. А когда прокричал диким, захлебывающимся голосом: «Наши смелые тачанки!..» — его зло подтолкнули в спину:
— Чеши отсюда. Давай, давай! — и выругались.
Бритый худой мальчишка вскочил в теплушку и, притоптывая, запел:
