Краем глаза покосился на меня:
— Уж извините, я сейчас вернусь.
Старушка еще повздыхала, но уже легко:
— Ох, беда! Зверинец прямо, а не дом. Горностай ручной в кладовке живет. Вот так постучу в стенку — выбегает.
Андрей Иванович вернулся скоро.
— Бабушка, чаю хочется, страсть.
И по тому, как ласково протянули чашку старые руки, я поняла, как дорог ей, наверное, этот человек.
Он внимательно посмотрел, точно хотел узнать, какое впечатление произвела на меня вся эта сцена. В темных глазах медленно гасли смешинки.
— И надолго вы к нам?
— Еще не знаю…
— Оставайтесь подольше! Разве за два дня море узнаешь? А вам ведь о, море писать. У нас здесь все: и люди и дела — от него. Узнаешь море, тогда и людей, поймешь.
— Вот вы мне его и покажете, ладно? Возьмете на ночной лов?
Мне кажется, такое предложение не слишком обрадовало Андрея Ивановича: в путину посторонний человек на сейнере в тягость. Но он мужественно согласился:
— Что ж, пойдемте. А не укачает?
— Нет. — За это можете не бояться.
— Ну тем лучше.
Бабушка Аграфена закивала головой:
— Посмотри, посмотри, милая, на наше море. Щедрое оно, сколь годов людей кормит. И красивое. Только вроде девки с характером — не всякому свою красоту откроет.
Я заметила, что Андрей Иванович раза два украдкой поглядел на часы.
— Вы, может, торопитесь куда-то?
Он нахмурился:
— Нет. Это я так.
Еще через минуту, передавая ему стакан, бабушка Аграфена дипломатично сказала:
— А, чай, картина-то в клубе скоро начнется?
Он вдруг грохнул кулаком по столу:
— Ну и что — картина начнется?! Наташка, что ли, ждет? Пусть ждет!
Бабушка Аграфена всполохнулась:
— Ты чего? Опомнись!
— Чего — опомнись! Мне жена нужна, а не бабий командир. Тонька вот понимала. А этой неизвестно чего и надо.
Он встал, оглянулся. Видимо, снова вспомнил обо мне. Глухо сказал:
— Извините… — и побрел из комнаты.
Бабушка Аграфена стала убирать со стола. Обиженно гремели чашки.
Я вышла на улицу. Внизу на косе у клуба орал все тот же испорченный репродуктор:
Куда бежишь, тропинка милая,
Куда ведешь, куда зовешь?
Кого ждала, кого любила я,
Уж не воротишь, не вернешь…
Хорошая душевная песня гибла от его жестяного скрежета. Я подумала, что там внизу стоит, наверное, и ждет Наталья. И песня царапает ей душу жестяными когтями, и некому выключить равнодушную тарелку.
За ужином Настенька пронзительно посмотрела на меня:
— Я слышала, вы с Андреем Ивановичем в море идете?
— Да… Договорились сегодня.
С Настенькой мы видимся только за столом. Весь день она в школе. Там начался летний ремонт, поэтому у нас даже в чае вместо сахара мел, а на лице у Настеньки белые веснушки известковых брызг. От этого она выглядит еще моложе и уж вовсе несерьезно.
