— Кушай, милая. С ванилью варила. Лучше ни у кого нету. Андрей Иванович и то хвалит, хоть и мужик.
— А вы его давно знаете?
— Да, почитай, с пеленок. Мне ведь годов-то много, не смотри, что я такая поворотливая. Дело давнее, прошлое. Отец-то его женихом мне был.
Я не успела ничего спросить. Бабушка Аграфена, чуть помолчав, заговорила снова:
— Вот нонешние жалуются: то у них не получается да это, а кто бы им мешал? Своим умом живут. А меня и не спросили — выдали за другого, да и все. Семья-то Ладновых пообедняла, а мы в достатке жили. Отцу моему и не показался такой жених, не ко двору, мол. Что ж, так вот и жизнь прожила. А Ладнову не повезло — худо умер. Медведь на сопке заломал. А как умирать стал, позвал меня и говорит: «Было бы мне еще жить, Аграфенушка, никому бы не отдал тебя. Трудно мне помирать: во всей жизни не было радости». Так вот и ушел. А я до сих пор жива.
Бабушка Аграфена вздохнула, сухонькой смуглой рукой тронула самовар, не остыл ли. В темных глазах была нестареющая боль.
— Я вот и Андрею Ивановичу толкую — выбирай по сердцу, а не по людскому слову, да ведь упрям он и обидчив. Весь в отца.
Старушка прислушалась:
— Никак, и он сам жалует?
В коридорчике действительно послышались тяжелые мужские шаги. Заскрипели старые половицы. Дверь отворилась. Загородив собой весь пролет, в дверях стал человек с литым обветренным и упрямым лицом. Особенно выделялись на нем густые и короткие — словно нарисованные брови.
В руках он держал свернутый плащ, в котором шевелилось что-то живое. Прежде чем я сообразила, в чем дело, в комнату мимо его ног проскочила небольшая рыжая собачонка и нервно забегала вокруг стола.
На лице Андрея Ивановича появилось мальчишеское просящее выражение:
— Бабушка Аграфена, ты только не бранись, ладно? Шел вон мимо магазина, а там собачонка эта. Ощенилась она, а мальчишки травят ее. Не понимают, что тоже живая тварь. Ну, я взял их всех. Пусть живут.
Только теперь я заметила, что он под хмельком.
Бабушка Аграфена вздохнула:
— Господи! Да разве с тобой поспоришь? Неси уж в сарай, что мне с тобой делать.
Обернулась ко мне:
— Вот видела, дочка? В доме пять кошек живет, всех он вот так натаскал. А теперь еще и собака щенная. Медведя разве еще привести? Только и осталось. Спьяну-то он добрый, всякую тварь ему жаль.
Андрей Иванович улыбнулся:
— Ладно, бабушка, на людей-то наговаривать — кошек сама привела. И не пьяный я вовсе. Так, вспрыснули малость план — и все. Разве ж можно без этого?
