Мое внимание привлекла крошечная птичка. Серенькая, с оранжевым пятнышком на груди. Не больше пеночки. Птичка явно не умела плавать и все-таки лезла в море. Она садилась на белые от пены камни, кричала что-то задорное и взлетала из-под самой волны.
Море возвращалось. Старая шхуна тихо скрипела — звала его. С черной короны исчезли последние облака. Наступил день — яркий и холодный. Небо было чистым, но море оставалось стальным — точно отражало в себе невидимую тучу. По нему бежали невысокие сердитые волны в белых гривах.
А птичка все взлетала и вновь бросалась волнам навстречу — точно дразнила свою судьбу. Ветер крепчал. В ярком негреющем свете солнца все стало острым, линии потеряли законченность. Во всем была смутная, неуловимая угроза.
Я свернула на тропинку, что вела в поселок. Захотелось увидеть знакомые-домики, почувствовать запах дыма, вяленой рыбы и выстиранного белья. Надежный запах человека…
— А вы всегда правду пишете или нет?
Вопрос прозвучал неожиданно, я вздрогнула и оглянулась.
За моей спиной стояла Тоня. В том же беспощадном свете я вдруг увидела, что глаза ее словно очерчены углем, у рта две разбегающиеся резкие морщины. Губы от них стали тоньше, злее. А чувствовалось, что еще недавно они были по-детски пухлыми. И в то же время было в ее лице что-то такое, что настораживало меня. Это пряталось в линии низкого лба, в широких скулах, в глубине глаз.
— Я стараюсь, во всяком случае.
Тоня порылась в кармане жакета, достала смятое письмо, протянула мне:
— Вот возьмите и напишите все как есть! Пусть все знают!
— Это… о вас и Андрее Ивановиче?
— Да.
Только сейчас я почувствовала, что от Тони пахнет вином. Вот откуда это туповатое выражение.
Тоня вдруг стремительно села, почти упала на камень и залилась слезами. Я села рядом, тронула ее за плечо.
— Идемте домой. Слезами беде не поможешь, а еще меньше — жалобой в газету. Я не оправдываю подлости, но тут не подлость — тут просто несчастье.
Тоня стряхнула с плеча мою руку.
— Несчастье не подлость, говорите! Вам бы такое несчастье, я посмотрела, что бы вы делали! Чай до обкома бы дошли!
— Никуда бы я не пошла. Но навязывать вам я ничего не хочу.
— Вот уж это верно — не навяжете!
Тоня пренебрежительно дернула плечом и пошла вперед.
За гребнем сопки сразу стало теплее, и тревога исчезла. Теплая дымка над землей смягчила яркость света, тени казались светлее, расплывчатее. Голова кружилась от запаха багульника.
Я присела на плоский нагретый камень. Машинально сорвала ветку багульника. Цветы у него были прозрачные и холодные, как весенний ледок. Тони не было видно. Может, пошла другой дорогой: тропок вокруг было: много.
