Удивительно, что он вообще сумел добраться до истины. Если бы не одна случайность, ему вовек не узнать…
Но теперь мысль о мести начала казаться ему абсурдной. Кому мстить? Ведь он сам виновен в смерти брата…
За окном мягко прошелестели шины, машина остановилась возле дома. Полиция? Он осторожно подобрался к окну. Удивительно, что никто из соседей не вызвал патруль. Из машины вылез Фил Хоукс. Когда он открыл дверцу, в салоне вспыхнул свет, и в водителе Олдмонт узнал Дуайта Хенкинса.
Появление Хенкинса было для Хоукса неожиданным. Сначала он наотрез отказался ехать.
— В конце концов Олдмонт должен быть заинтересован в получении денег по страховому полису. Это смешно, — возмущался Фил Хоукс. — Наш долг — оповестить клиента, но не бегать за ним.
Неприятные воспоминания о том, как ему пришлось дважды напрасно ждать Олдмонта, начисто отбили у него охоту иметь дело с таким человеком. Он уже заказал билет, а документы, относящиеся к Олдмонту, собирался попросту оставить в почтовом агентстве, где Олдмонт хотя бы иногда бывает. Дальнейшее — его дело, — разгорячившийся Хоукс чуть не кричал на Хенкинса, словно тот втравил его в эту дурацкую историю.
Дуайту Хенкинсу понадобилось не менее получаса, чтобы уговорить Хоукса предпринять последнюю попытку. Высадив Фила у дверей дома, где обитал Олдмонт, Хенкинс отъехал немного в сторону, и из телефона-автомата позвонил О’Брайену. Хенкинс нашел его дома. О’Брайен и здесь смотрел телевизор. Группа молодых девушек в ярких платьях, оставляющих открытыми левое плечо и руку, исполняла танец, традиционный для северного Таиланда. Безупречная прическа украшена венком из белого жасмина. На четырех пальцах каждой руки длинные искусственные ногти, движения рук — самое прекрасное в этом танце. Иногда его исполняют с зажженными свечами, под мелодичное хоровое пение.
— А что делать мне, Говард? — спросил Хенкинс.
— Ждать Хоукса, — неторопливо ответил О’Брайен, — когда он выйдет, отвезти в “Амба-садор”. Позаботиться о том, чтобы он исчез из Таиланда как можно быстрее. Билет он уже купил?
— Да, как будто, — неуверенно подтвердил Хенкинс, — а не стоит ли мне…
О’Брайен откашлялся.
— Дуайт, я что, с годами утратил способность четко выражать свои мысли?
Вполне в духе О’Брайена, раздраженно подумал Хенкинс, таким образом осадить подчиненного. Это его любимое выражение: “Говорить надо не так, чтобы вас можно было понять, а так, чтобы вас нельзя было не понять”.
