А из «привилегий», если это, конечно, можно считать привилегией, да и то лишь в некоторых приходах, исповедь в алтаре.
Так совместно проживут они ещё одну добрую половину очередного воскресного дня. Так не похожего на «день отдыха» многих их родных и знакомых, соседей по дому и однокашников. Проживут, так и не заметив, что помимо величайшего Таинства Евхаристии, стали – всего на несколько часов – сопричастниками ещё одного удивительного таинства. Имя ему, правда, не придумано, но разве в этом дело. То, что это подлинное чудо, у автора этих строк не вызывает и тени сомнения.
…Тихий и светлый праздник истинного мужского братства, мягкий отсвет Царства Небесного.
История эта приключилась в 1977 году, когда по окончании института я проходил срочную воинскую службу рядовым солдатом в жаркой Туркмении. В начале весны выпало мне сопровождать в компании трёх солдат из нашей роты радиолокационную станцию на профилактику в Куйбышев, ныне Самару. Радовался ещё и оттого, что можно было вырваться наконец за пределы небольшого военного городка с его заученными лицами на неведомые просторы, да ещё в сопровождении капитана Петрова. Это про таких, как он, Лермонтов написал когда-то: «отец солдатам».
Маршрут пролегал через Каспийское море на пароме через родной Баку, откуда недавно призвался. Вот всегда со мной так: просился в Сибирь, на Байкал, который часто снился мне тогда, а направили с точностью до наоборот, в горячие пески, в Красноводск. Обидно, я ведь призывался добровольно; у нас в семье все мужчины, начиная с прадеда, отдали долг армии. Правда, все они, как один, были кадровыми офицерами, а мне буквально через пять дней после получения диплома о высшем образовании предстояло оказаться в солдатском кубрике. Но меня это обстоятельство нисколько не смущало, наоборот, волновало и радовало, хотя сегодня это кому-то, быть может, покажется невероятным. Что касается распределения, то это, кажется, был как раз тот случай, когда судьба тихонько хихикает за твоей спиной. К слову, до Байкала я всё-таки добрался, но случилось это гораздо позже.
И вот уже в рюкзаке мягко позванивают банки из сухого пайка, позади пески, морской паром с изнурительной ночной качкой, мимолётная встреча с родными. И вот незабываемая поездка в наспех оборудованном под жильё товарном вагоне безо всяких удобств с собранной вручную буржуйкой, уголь для которой спешно набирали на редких остановках чуть не в охапку, и где постелью нам служила обыкновенная солома. В небольшом котелке, прикрученном проволокой к печной трубе, булькает нехитрое варево, мы с капитаном ведём долгие разговоры о поэзии Хайяма и Есенина. Другие часовые – это узбек, молдаванин и украинец, недавние школяры, которые, судя по всему, не были без ума от учёбы. Вот и выходит, что я, новоиспечённый филолог, самый старший и образованный из нашей солдатской братии, к тому времени уже женатый, представляю для командира больший интерес. Мы с ним, неравные по воинскому званию, выходит, ровня по жизни. Так, в разговорах, преодолеваем долгие, бесконечно унылые калмыцкие степи, длительные стоянки в тупиках, куда нас то и дело загоняли, чтобы пропустить другие составы. Я, как могу, изощряюсь в кулинарии на крошечном пространстве, пытаясь хоть как-то разнообразить ассортимент солдатского пайка, так гармонирующий с пейзажем, мелькающим за дверью товарняка.
