Неразборчивое размашистое факсимиле председателя.
Судя по почерку, арбалетный глава энергичен и щепетилен.
Дата вручения – прошлогодний июнь.
Когда я переключился с чемпионского диплома на замысловатый график прорастания озимых в зависимости от среднемесячного колебания припочвенных температур (кстати, тоже в золоченой рамочке), вернулась раскрасневшаяся Нинель Осиповна и величавая Лидуня.
От доцентши слабо пахло французским коньяком тридцатилетней выдержки.
Могли бы и плеснуть граммулечку… Профессор, наверное, принимает по стопочке для расширения сосудов… Интересно, доцентша закусывала хотя бы долькой лимона?
Гурманские предположения убила хозяйка, сообщив безапелляционно, что будущих мальчиков назовет Каином и Авелем.
Эти ветхозаветные имена не имели никакого отношения ни к Иммануилу, ни к Феоктисту.
Продолжая изучать график всхода пшеницы, я поинтересовался у Лидуни, на чем основывается ее столь оригинальный выбор.
Лидуня, не повышая тона и не раздражаясь, назвала субъектов, вызывающих у нее жгучее омерзение.
В список попал доктор физико-математических наук, его заместитель, скудаевский сын от первого брака, жена сына и еще не родившиеся близнецы.
Нинель Осиповна не числилась в реестре.
Я переместился к графику налива яблочных плодов сорта «Ева» в зависимости от минеральной подкормки.
Это полотно не удостоилось позолоты: лишь шпон под орех.
Лидуня вдруг принялась обильно цитировать Апокалипсис.
Нинель Осиповна вышла, оставив меня наедине с небесными хлябями, гладом и мором.
Вклинившись между падением звезды и горькими водами, я возжелал не спасения, а лишь уточнения времени акта и места, разумеется, не светопреставления, а всего лишь близнецового зачатия.
Лидуня никак не склонялась к общению.
Оставалось показать себя большим авторитетом в таинстве зачатия.
– Давайте я расскажу, как все было.
– И отворил он уста…
– Стояла темная-претемная ночь…
– Хотите, чтобы я вас зачислила в ряды нераскаявшихся?
– За что?
– Ночь!.. Какая, к дьяволу, ночь!
– Вечер?
– Он взял меня среди бела дня, сразу после полудня.
– В саду?
– Еще скажите – в сугробе.
– Вам виднее.
– Посуду я мыла, посуду, в чем мама родила!
– Бывает и хуже.
– Вас это, милейший, не касается.
– Спасибо, а еще вопрос можно?
– Нельзя. Ему не понравятся ни ваши вопросы, ни мои ответы! Не понравятся!
– Но хоть что-то после него осталось?
– Разбитая тарелка.
Вернувшаяся Нинель Осиповна испортила откровения.
– Посуда бьется на счастье.
Ничего не добавив к несвоевременной сентенции, я подхватил кандидата психологических наук, явно перепробовавшую коньяка.
