И еще она говорила:
— Не ходи к нему больше. Не унижайся.
И еще:
— Он же тебя первый теперь не уважает.
Но Дашенька пришла к нему, как приходила всегда. Она даже и мысленно не могла оторваться от его звенящего имени. Она только позвонила матери — сочинила, придумав нечто правдоподобное.
Звонила она из телефона-автомата, нырнула с колотящимся сердцем в кабинку и затаилась. Она боялась, что ее увидит Вика — увидит, вытянет из кабинки и продолжит тот разговор.
Через полчаса она появилась у него на пороге.
— Дашуля! Привет! — обрадовался Андрей. — Как это здорово, птичка, что ты снова прилетела!
— Люблю тебя, вот и прилетела, — обиделась Дашенька, ей никак не нравилось слово «птичка».
Он рассмеялся:
— Меня многие любят — а вот ведь не прилетели.
Это он так форсил, шутил, валял ваньку, но, говоря обще€е, он был неплохой парень, и его не испортило то, что он нравился многим, — бывает такое, всякое бывает.
Квартирка у него была небольшая. И хлам всюду. И беспорядок. И бутылки тянули кверху свои шеи там и сям. Но зато он был в белой рубашке (Дашенька сама стирала и крахмалила) и в ярком галстуке (чей-то подарок) и к тому же этак вольно расхаживал туда и обратно, крепко ставя ноги и улыбаясь, — блеск, а не парень. К тому же и физик.
Он говорил:
— …Если бы меня взяли в лабораторию Брусилова, я уж, кажется, ничего бы в жизни не хотел. Больше нет желаний.
— Возьмут, Андрей, — волновалась Дашенька, — обязательно возьмут. Ты такой талантливый.
— Талантливых много. Талантливых гораздо больше, чем принято думать…
— Разве?
— К таланту надо иметь еще кое-что — удачу.
Они сели ужинать, Андрей был голоден — он яростно ел и яростно говорил о своей мечте, о лаборатории Брусилова. Наконец выговорился весь. И наелся.
— А что у тебя слышно? — спросил Андрей вдруг, и это он впервые поинтересовался, как у нее и что.
Дашенька даже растерялась. Разумеется, в жизни что-то происходило, но в минуту, когда он спросил, возникала только корректорская, да Вика, да нескончаемое шевеление губ: «Бу-бу-бу-бу», — рассказывать об этом она не стала. В горле стоял ком и никак не сглатывался.
— У меня… У меня… особенного ничего. — И Дашенька подумала, что она, пожалуй, сейчас заревет.
Она быстренько отправилась на кухню перемыть посуду — бытовая возня ее успокаивала.
— Ты останешься сегодня? — спросил он.
Дашенька ответила:
— Да.
— Тогда звони матери.
— Я позвонила.
* * *
На лето Андрей умчал на Кавказ — он уехал один, и было ясней ясного, что там, у моря, Дашенька ему ни к чему. Море синее и солнце желтое, как хорошо. Не езди, мил дружок, в город Тулу со своим самоваром — такая тоже есть пословица, не из самых забытых.
