Ни слова не говоря, я не без труда сняла с головы негра грязный лоскут. Листок рокового растения пришлось отдирать как пластырь. Сами знаете, какое это «приятное» ощущение. Правда, Ингумбо даже бровью не повел, а лишь негромко простонал. Наш медик — все-таки медик! — тоже сообразила, в чем причина необычного состояния негра. Она сняла с пояса пластиковую бутылочку с водой, щедро окропила бровь Ингумбо и, потрепав его по бесчувственной щеке, довольно заметила:
— Есть все-таки бог на небесах! Воздалось тебе, козел, за грехи твои. И это только начало…
— Жить будет? — с жалостью глядя на негра, поинтересовалась я. Мне действительно было его жалко. Молотили несчастного и свои, и чужие; колено прострелили — теперь полжизни хромать будет; еще и ядовитым растением «угостили». Это ж сколько испытаний выпало человеку!
— Будет, — скривилась Дарья, — но хреново-о!
Сразу видно, что ей плевать на эту самую Международную конвенцию.
— Ну, мы идем или так и будем кудахтать над этим полутрупом? — возмутилась Маруська.
Взоры всех присутствующих, исключая, конечно, вышеупомянутый полутруп Ингумбо, обратились на студентку. Покусав губы, она все-таки решилась:
— Ладно, все равно уже… Пошли.
Как-то мне не очень понравилась эта фраза. Что значит «все равно уже»? Кому все равно? И что Ленка имеет в виду? Маруська не позволила всерьез озаботиться этими вопросами. Она слегка подтолкнула меня в спину и с сожалением покачала головой:
— Много думаешь, Славик! Голова заболит. Топай давай…
Конечно, я подчинилась грубой силе, но тревожных мыслей не оставила. Ингумбо мы с собой не потащили — оставили приходить в себя на песке. В таком состоянии он все равно никуда не денется.
Чем ближе мы подходили к костру, у которого по-прежнему сидели девчонки, тем тревожнее ухало сердце. Не могли они не слышать нашего приближения: то Ленка, то Манька, а иной раз даже молчаливая домохозяйка окликали близняшек и Настасью. Не слишком громко, но девчонки все же должны были услышать, тем более что океан был относительно спокоен. Однако «амазонки» не спешили бросаться навстречу своим товаркам.
— Спят они, что ли? Или оглохли совсем? А может, марулы надрались? — строила предположения Маруся. Голосок у подруги дрожал, она явно нервничала, впрочем, как и все мы. Да и как тут не нервничать?! Так неподвижно могут сидеть только статуя Будды да футбольные болельщики после проигрыша наших на чемпионате мира.
Все оказалось гораздо хуже, чем предполагала Манька: девчонки вовсе не спали и не оглохли, и даже марула была ни при чем. Просто их кто-то связал, а рты заклеили скотчем. По лицам «амазонок» катились крупные — размером с кулак — слезы.
