Огюстен сложил веер. Да, эта вещь еще пригодится; она соединяла его с прошлым, и ценность ее будет лишь увеличиваться по мере того, как меняется облик дворца. Он отдал веер слуге, но имя, выведенное не менее изящными буквами, казалось, осталось с ним.
— Смотри, не потеряй этот веер.
Когда Огюстен надевал вечерний наряд, его мысли опять вернулись к Сюзанне и единственному, быть может, шансу обрести свое счастье, который он упустил. Одно было хорошо: Жак и его жена еще не прибыли в Версаль, а к тому времени, когда они окажутся здесь, ему, возможно, посчастливится встретить женщину, достойную его чувств. И вдруг он, следуя причудливой логике своего воображения, подумал о Маргарите. Разве он не сказал, что вернется, когда ей исполнится семнадцать? Путем несложных подсчетов Огюстен определил, что до этого времени осталось около восьми лет. Однако его возбужденное состояние не позволяло ждать даже восьми минут, требуя немедленно пролить бальзам на болезненные раны, нанесенные ревностью. Широко размахивая руками, он вышел из комнаты и последовал по сложному лабиринту переходов и коридоров в парадные покои, где обычно проводились приемы и балы.
Хотелось ему этого или нет, но имя «Маргарита» осталось в его памяти. Звук его вызывал у Огюстена воспоминание об увиденных однажды в юности обширных лугах, усыпанных, словно снегом, белыми маргаритками. Эти луга простирались повсюду, куда хватало глаз. Нетрудно было при желании вообразить, что зеленые стебли поникли под тяжестью снега, припорошенного сверху золотой пыльцой. Сам того не сознавая, Огюстен стал связывать понятие красоты с чем-то неопределенным и расплывчатым, с неким неясным образом женщины, который виделся ему из будущего. Все это было похоже на призрачный сон, и Огюстен начисто исключал возможность встречи с предметом своих фантастических грез.
Год, когда Маргарите исполнилось тринадцать лет, выдался весьма сумбурным и тревожным. По крайней мере, так она всегда вспоминала о нем впоследствии. А началось все с Мари Принтемпс, которая очертя голову бросилась в любовный омут, увлекшись осанистым, востроглазым венецианцем; он жил у де Гранжей в качестве гостя и находился при Версальском дворе с поручением, касавшимся французских зеркальщиков. Незадолго перед этим, к бурному ликованию короля, французским мастерам удалось открыть способ производства стекла, которое, будучи покрыто с обратной стороны амальгамой, не имело ни единого воздушного пузырька. Это были первые зеркала, к качеству которых совершенно нельзя было придраться. Они отражали предметы без искажений. Людовик заказал огромное количество этих зеркал, отделав ими стены многих помещений Версальской резиденции. Они должны были также стать главным украшением новой аллеи, соединявшей покои короля с покоями королевы и строившейся на месте террасы западного фасада.
