— Меня зовут Маршал, — сказал Маршал.
Потом еще некоторое время все молчали. Жиру вдруг стала раздражать эта тишина — он заерзал, зачесался, вытянул ноги и, наконец, спросил, «ну и что с того», и посмотрел каждому из присутствующих в глаза с таким безнадежным отчаянием, словно бы пытался объяснить работникам автозаправки, собравшимся на обязательный курс психотерапии, о необходимости искоренения жизненного равнодушия.
— Как сказали бы в Америке, соу вот, — произнес вдруг Хеннинен.
— С твоими молодежными тапочками тебе теперь все американское к лицу, — сказал Маршал. — Только, Жира, я не совсем понял, это твое «чтостого» относилось к тому, что меня зовут Маршал, или вообще?
— К чему надо, к тому и относилось.
— Ааа. Тогда понятно. А то я было подумал, что у тебя есть что-то против моей персоны.
— На мой взгляд, это был очень конкретный вопрос, — сказал Жира и скорчил гримасу.
Когда наконец стало понятно, что исчерпывающего ответа на это «что с того» никому не найти, Лаура, вероятно, решила спасти вечер от повисшего в воздухе напряжения и спросила:
— А вы здесь где-то живете поблизости?
Хеннинен на это ответил, мол, я и Маршал — да, живем, а Жира просто вливается. И тут всех как прорвало, каждый хотел что-то сказать, словно внести свой вклад в спасение ситуации, стали выкрикивать какие-то резкие выражения, смысла которых никто толком не понимал, и все же этот бурлящий разговор имел какое-то удивительно будоражащее воздействие, и когда Жира заявил, что он самый влиятельный человек столетия, то Густав тут же сказала, что звучит впечатляюще, после чего Хеннинен, со своей стороны, поспешил добавить, что у кого-то тут, похоже, измеритель впечатлений зашкаливает, и так все это продолжалось до тех пор пока Маршал не сказал, что особо впечатлительным просьба удалиться, и показал на направляющихся к ним двух синеголовых полицейских в униформе, и тогда только все разом примолкли.
Полицейские двигались почему-то очень медленно, несмотря на то что вид у них был решительный, как и подобает представителям власти. Если прищурить глаза, то среди всей этой окружающей зелени они были похожи на синие ягоды. Волосы у них были приглажены, а дубинки, уж точно, длиннее, чем руки.
Они подошли и поздоровались. У них, наверное, в правилах, или где там, написано что нельзя сразу дубасить.
— Здрасте, — сказал Хеннинен.
— Здрасте, — сказал Маршал.
— Здрасте, — сказал Лаура, а за ней и все остальные за исключением Жиры, который сказал «привет» и сам, похоже, испугался.
