— Если взялся за дело, — холодно произнес старший бортмеханик, смотря поверх головы Митина, — то нужно знать и делать его безукоризненно. У тебя, Митин, это не всегда получается. Я уже подробно, даже, пожалуй, слишком подробно, объяснил, из-за чего задерживается сегодняшний вылет.
Полещук повернулся, чтобы идти к следующему самолету, но Митин, маленький, юркий, успел забежать вперед и встать на пути.
— Ничего не выйдет, Федор Кузьмин. На сей раз, сам Еремин приказал вылетать без малейшей заминки.
— А ему известно, что прибор ерундит?
— Ну, что вы на самом деле! — удивился Митин. — Разве можно из-за таких пустяков беспокоить начальство?
— А ты доложи.
Минут через двадцать Полещука вызвал командир авиаподразделения.
— Почему не даешь разрешения на вылет? — Еремин говорил отрывисто, сглатывая окончания слов, а сведенные на переносице кустистые брови выражали явное неудовольствие.
Полещук привык стоять перед начальством навытяжку. Пускай гражданская служба не требует этого, но ему, более всего на свете почитавшему целесообразное и точное действо, нравились многие черты воинской жизни, и он как-то легко, без натуги использовал их в своей повседневности.
— Полагаю, что причина вам сообщена, — Полещук кивнул в сторону Митина, который сидел, закинув ногу на ногу, и наслаждался перепуганным, как ему казалось, видом старшего бортмеханика, предвкушая его скорый крах.
— Сообщено, — хмыкнул Еремин. — Ну и что?
— А то, что с этим дефектом нельзя выпускать самолет на линию.
— Но двигатель-то работает? — с наигранным спокойствием продолжал выспрашивать Еремин.
— А как же! Нормально работает.
— Только не фиксируется прибором?
— Так точно.
— По-твоему, из-за этого не дотянет до места?
— Дотянет, без сомнения дотянет, — сказал Полещук.
Еремин несколько секунд повращал большой бритой головой, потом вдруг заорал:
— Так какого черта мутишь нам мозги? Немедленно отправляй самолет!
Обычно белое, тугое лицо Полещука заалело, словно высвеченное изнутри фонариком. Но голос ровен и тих.
— Не могу.
Бросив быстрый взгляд на дверь: плотно ли прикрыта, Еремин разразился длинной и сложной, как дифференциальное уравнение, «воспитательной» тирадой. Речь у него сразу наладилась, окончания уже не сматывались, слова выскакивали круглые и обкатанные, как бильярдные шары. Митин заворожено уставился в рот начальству, точно фотографировал его слова на память. По-прежнему выпрямленным и отстраненным оставался Полещук.
— Еще вопросы есть? — разрядившись, таким образом, осведомился Еремин.
