Об этом приходится только догадываться, ибо Иван пока никакой власти еще не имел. О ней он лишь возмечтал, чувствуя в себе недюжинные силы, которые должны привести его к той самой вершине, называемой властью.
Сходка состоялась на хазе Камчатки. Каин впервые увидел новых воров, кои явились с разных концов Москвы. Их было человек двадцать — ушлые, тертые, прошедшие через грабежи и убийства. Люди со дна, люди отпетые, способные на самые жестокие поступки. На некоторых лицах шрамы от ножевых ран. И как только Камчатка управляется такими головорезами?!
Совсем другим почувствовал себя Иван. Какая там к черту власть! Забудь о своей мечте.
На столах, по установленному обычаю во время деловой части сходки не было ни питий, ни яств. Не было ни одного и подвыпившего вора, ибо такого сходка изгоняла. Не было и разговоров. Затяжное молчание будет продолжаться до тех пор, пока не заговорит вожак.
— Я собрал вас, братки, по очень важному делу. Почти десять лет ходил я в ваших коноводах. Хорошо или худо — вам оценку давать.
— И дадим! — воскликнул Левка Рыжак, главарь Сухаревской шайки. — Ты чего не дело базаришь, Камчатка? Худого бы большака мы не стали держать. Чего зря вякаешь, когда все в ажуре. Согласна, братва?
— Согласны. Не будем баланду разводить, — заявили незнакомые Ивану воры.
— Не будем, — кивнул Камчатка. — Спасибо за доверие, братки, и все же засиделся я на воровском троне. Пора шапку Мономаха менять.
— Да ты что, Камчатка? Чего бодягу разводишь?! — вскинулась двадцатка.
Камчатка поднял руку.
— Тихо, братки, скажу о сути. Прошу выслушать до конца… Засиделся в главарях, стал уставать. Надо бы морщить репу[62], но в башке ни одной здравой мысли, а то — гибельное дело для вожака. Ухожу я, братки, знамо дело не в мазурики, а в рядовые воры. То уже не бодяга, ибо снимаю перстень и складываю с себя полномочия главаря. Слово мое твердое и окончательное, а посему прошу не задавать лишних вопросов, и хая не поднимать.
Но без хая не обошлось: двадцать воров не были удовлетворены объяснением отставки главаря, а посему загулял несусветный гам, который с трудом удалось остановить ближним соратникам вожака.
Когда в комнате, наконец, стихло, воры обратились к Куваю, кой был для них авторитетом.
— Ты всех больше унимал бузу, Кувай. Тогда вякни без порожняка[63]. Почему Камчатка хочет слинять[64]?
— Камчатка — замечательный вор, таким он и останется. Дай Бог каждому быть грозой Москвы. Но если человек устал и добровольно уходит из вожаков, то никто не имеет права его останавливать. Таков воровской обычай и не нам его ломать.
