— Смотри, сынок, — сказала она примирительно, — не приноси больше подобных вещей из степи, ладно? Мало ли что найдешь на земле.
После полудня родители вновь занялись делом: Чимэддолгор выпустила на луг овец и отправилась собирать арга́л,[15] Сэнгэ поехал за куревом. Буян тут же кинулся искать портрет.
После долгих поисков он нашел его рядом с колышком, за который привязывали телят. Буян бережно поднял клочок бумаги, стряхнул с него пыль и золу, разгладил и аккуратно свернул в трубочку. Потом он принес бумагу в юрту и спрятал в голенище одного из своих гуту́лов,[16] валявшихся под кроватью.
Прошло несколько дней. Хотон Сэнгэ перекочевал на новое стойбище, в самую глубь долины, где были прекрасные луга с густой, сочной травой.
Настало время отёла — пора изобилия кобыльего и овечьего молока.
Ясным погожим днем в юрту Сэнгэ с самого утра потянулись гости — хозяева пригласили отведать свежего молочного хмельного напитка. В этом году перегнали особенно много — новый бурдюк наполнился почти до краев.
Первую чашку Сэнгэ преподнес Соному. Соном-гуа́й[17] был из собравшихся самым старшим. Ему же, по обычаю, и посвятил Сэнгэ стих:
Снимите пробу, Соном-гуай,
Благословенье свое скажите!
Вспомните: сарха́д
[18] этот питался
Тучных пастбищ благодеянием,
Любовью неба зеркального блеска,
Воздухом трав, росой напоенных.
Снимите пробу, Соном-гуай,
Благословенье свое скажите!
[19]Соном-гуай торжественно вынул из-за пазухи голубой ха́дак,[20] двумя руками принял на него чашу и произнес ответный ёро́л — доброе пожелание:
Хорошими знамениями полон
Этот ясный, погожий день.
В круглой твоей юрте посредине
Крепкая железная печь стоит.
На ярко пылающем огне тагана
В большом котле молоко бурлит,
Сархад чист, как слеза, и горяч, как душа,
В кожаный бурдюк он бежит.
Я же, сархада первую пробу снимая,
Первый глоток за страну свою пью,
За народную власть и за партию нашу,
За заботу о нас и за полную чашу!
Пусть тучнеют стада!
Пусть растут города!
Изобилье и счастье наше растет!
Потом он обмакнул указательный палец в сархад, разбрызгал вокруг несколько капель — отдал дань уважения природе и людям — и только тогда до дна осушил чашу. С низким поклоном поднес он Сэнгэ хадак.
Все были возбуждены и веселы. Хорошо на сердце было и у Буяна. На радостях он даже предложил Цолмону обменяться картинками. Но обмен все-таки не состоялся: Цолмон соглашался добавить к папиросной коробке лишь красную коробку от чая, а Буян счел такое предложение невыгодным.
