Мессалина выслушала до конца басню Мнестера, и когда замолчал он, проговорила:
— Ты не глуп, но уж слишком осторожен. Сотни других на твоем месте, чтобы насладиться ласками львицы, пренебрегли бы когтями льва. Но пусть будет по твоему, трусишка! Мы сделаем так, чтобы прибавить тебе храбрости.
Мнестер оставил Мессалину, когда к ней явился Нарцисс. В двух словах она объяснила ему сущность приключения, и они оба посмеялись, что какой-то жалкий мим предлагает свои условия императрице, чтобы сделаться ее любовником. Случай, действительно, был очень странен. Но препятствия только раздражали желание Мессалины: она желала Мнестера, он ей был необходим.
— Вы будете иметь его, — весело сказал Нарцисс. — Я беру на себя поговорить со львом.
Он отправился к Клавдию и сказал ему:
— Императрица изволит гневаться.
— На что?
— Она предлагала Мпестеру, акробату, быть у нее в услужении и получила отказ.
— Ты шутишь?
— Нисколько; он осмелился ответить, что предпочитает свободу чести принадлежать супруге императора.
— И она не приказала бичевать его до тех пор, чтобы куска кожи не осталось на его костях! Клянусь Юпитером, пусть приведут ко мне этого негодяя, и я сожгу его живого.
— Простите его, ваше величество. Императрица вовсе не желает так строго поступать с Мнестером. Этот шут слишком хорошо танцует, для того чтобы быть распятым или сожженным.
— Танцует-то он действительно недурно! Чего же желает императрица?
— Так как она не имеет столько власти, чтобы заставить себя послушаться, то она просит, чтобы вы сами дали приказание.
— Это справедливо, пошли ко мне Мнестера.
Мнестер явился очень бледный. Женщины изменчивы. Оскорбленная малой поспешностью в удовлетворении ее желания, Мессалина могла превратить любовь в ненависть.
— Так это ты, ползучий червяк, осмелился отказаться от службы императрице, — загремел Клавдий, идя к миму. Последний распростерся.
— Помилуй, кесарь! — пробормотал он.
— Помилования! — повторил Клавдий, приставляя к горлу Мнестера острие маленького кинжала, с которым он никогда не расставался. — Ты заслуживаешь, чтоб я вонзил по самую рукоятку этот кинжал в твою голову!.. Но я слишком добр и к тому же ты первый канатный плясун в Риме… Я тебя прощаю. Только слышишь, ты отправишься сейчас же к императрице и скажешь, что ты принадлежишь ей с головы до ног.
Мнестер приподнялся.
— Я иду, — сказал он.
— В добрый час!
И таким-то образом канатный плясун, по повелению императора, сделался любовником императрицы.
