— Хотите, научу вас золотые коронки отливать? Дельце тонкое, но у вас — руки! Тоже золотые!
— Не хочу.
— Почему же? — поразился Богма, дыша, как бегемот, и придавливая живот руками, будто он мог от этого стать тоньше. — Заработок я вам гарантирую, дорогой человек!
Дядя Сережа повернул к Богме голову и смотрел долго.
— Не хочу, — повторил он, — это не по моей части.
— Сколько ж я вам должен? — спросил удивленный Богма.
— А нисколько.
— Хм!
— Я для интереса.
На этот раз дядя Сережа не улыбнулся и не сказал: «У меня к вам просто симпатия».
В тот день Алеша вместе с Анкой купался в реке, там, где между дачей Богмы и слободкой до сих пор белеет на жарком солнце вытоптанный выгоревший пляжик. Анка впервые оказалась не в трусиках, а в синем купальнике, обтянувшем ее тонкое тело.
— Ну как? — спросила она, поворачиваясь. — Смотри!
Алеша рассмеялся по-козлиному:
— Как сосиска!
— Сам ты сосиска!
Анка обиделась и, накупавшись, не побежала в кусты переодеваться, а натянула платьишко прямо на мокрый купальник и торопливым шагом ринулась домой. Алеша едва поспевал за ней, на ходу управляясь с брюками. Во дворе Распоповых метался чей-то голос, резкий и зычный, свирепствовал, клокотал:
— Коронки же! Золотое дело! Ирод!
Алеша не понял сразу, что это Анна Матвеевна орала, даже не подумал о ней. Анка рывком повернулась к нему, и он на какой-то миг перестал слышать надсадный голос из открытого окна, а смотрел на два таких неожиданных мокрых кружка на груди Анки.
— Уходи! — крикнула она.
Но он и этого не услышал, только повернулся лицом к калитке и застыл.
— Уходи! — повторила Анка тише, почти шепотом.
Но он стоял.
— Дармоед! — кричала Анна Матвеевна, ругаясь по-мужски. — Привезла хозяина! Симпатия у него ко всем! Ишачит на людей!
Это на дядю Сережу она так? Только в тот миг Алеша догадался…
…Она привезла Сергеича в слободку на извозчике. Встретились в поезде, разговорились, вроде бы в шутку, но она ссадила его в городе. Сейчас извозчиков не увидишь, а в ту пору, сразу после войны, говорят, были в городе извозчики. Два или три… Вот Анна Матвеевна и посадила инвалида в фаэтон…
И выглядело все это до того дня, той минуты ласково и даже романтично. Алеша ходил любоваться на их жизнь. Зачем же она сейчас так ругалась? Алеше хотелось зажать уши…
А дядя Сережа смеялся…
— Чего смеешься-то? — раздалось из распахнутого окна. — Дураку все смешно!
Алеша оглянулся, ища защиты у Анки. Но Анки не было.
Анка закрылась в сарайчике, и, может быть, дядя Сережа услышал ее визгливый плач оттуда и оборвал жену:
