— Хотелось бы мне знать, кто написал это письмо.
Мама, — вдруг проговорила Джулия с внезапной и преувеличенной серьезностью, — дайка мне письмо.
Она взяла конверт, внимательно рассмотрела его, затем вытащила лист веленевой бумаги, изучила его, нахмурив брови, и наконец воскликнула громко и негодующе:
Я прекрасно знаю, кто написал это письмо… не может быть никаких сомнений… ах, какой подлец!
— Но кто это?
— Один несчастный, — ответила Джулия, опуская глаза.
Марчелло ничего не сказал. Джулия работала секретаршей в кабинете одного адвоката, возможно, подумал Марчелло, письмо было написано одним из его многочисленных помощников.
— Безусловно, какой-нибудь завистник… У Марчелло в тридцать лет такое положение, что ему могут позавидовать многие зрелые мужчины, — сказала мать.
Для вида, хотя его это не интересовало, Марчелло спросил у невесты:
— Если ты знаешь имя того, кто написал письмо, почему ты его не назовешь?
Не могу, — ответила она задумчиво, но уже не возмущаясь, — но я сказала тебе: это один несчастный.
Она передала письмо матери и взяла мясо с блюда, которое принесла служанка. Какое-то время все трое молчали. Потом мать с искренним недоумением заметила:
И все же я не могу поверить, что есть настолько дурные люди, что они способны написать подобное письмо о таком человеке, как Марчелло.
— Не все же любят его так, как мы с тобой, мама, — ответила Джулия.
— Но кто, — вдруг с пафосом вопросила мать, — кто может не любить нашего Марчелло?
Знаешь, что о тебе говорит мама? — спросила Джулия, к которой, казалось, вернулись обычная веселость и болтливость. — Что ты не человек, а ангел, так что, может быть, когда-нибудь ты войдешь к нам не через дверь, а влетишь в окно. — Она подавила смешок и прибавила: — Когда пойдешь исповедоваться, священнику будет приятно узнать, что ты ангел. Не каждый день случается выслушать исповедь ангела.
Ну вот, ты, как всегда, подшучиваешь надо мной, — сказала мать, — но я нисколько не преувеличиваю. Марчелло для меня — ангел. — Она посмотрела на Марчелло с чрезмерной, приторной нежностью, и сразу же глаза ее наполнились слезами. Чуть погодя она добавила: — Я знала в своей жизни только одного такого же хорошего человека, как Марчелло, — это был твой отец, Джулия.
На сей раз, как то приличествовало, Джулия приняла серьезный вид и опустила глаза. Между тем лицо матери претерпевало постепенные изменения: из глаз заструились обильные слезы, патетическая гримаса исказила черты дряблого, опухшего, обрамленного клоками встрепанных волос лица, краски и линии которого, казалось, смешивались и расплывались, словно находились за стеклом, по которому потоками стекала вода. Мать поспешно поискала платок и, поднеся его к глазам, пролепетала:
