Хафир сказал, насмеявшись вдоволь:
— Вы знаете, друзья, а ведь их индийские одиннадцатизарядные винтовки совсем не то, что наши «арменто». — И начал с видом знатока объяснять различие в оружии. Кое-кто слушал его, но многие уже начали расходиться по домам. Это был последний вечер, который жители деревни провели в кофейне. Завтра она закроется, и ее хозяин Мухаммед абу-Хусейн вынужден будет искать себе какое-нибудь другое занятие, — так гласил приказ…
В то же время несколько богачей сидели в креслах у вокзала, наслаждаясь вечерней прохладой. Они невозмутимо выслушивали новости, которые передавал им староста, то повышавший голос до крика, то произносивший слова едва внятно. Он говорил, что народ испортился, нравы изменились к худшему, люди потеряли стыд и воздействовать на них можно только с помощью чужих кнутов.
Толстосумы слушали и со всем соглашались, а один из них сказал, что, будь на то его воля, он вообще дал бы солдатам право обращаться с людьми, как со скотом.
* * *
Солнце клонилось к закату. Жители деревни приумолкли. Они успели узнать все новости, поделиться слухами и порядком запугать друг друга.
Тени быстро удлинялись. Они напоминали о заходе солнца и о том, что людей ждет вечером. Все забеспокоились: и те, кто верил слухам, и те, кто обычно не верил ничему, презрительно посмеиваясь. Деревня стала похожей на разворошенный муравейник. Женщины устремились на поля — поторопить своих мужей и рассказать им о случившемся. Феллахи нетерпеливо толпились у лавок. Из труб поднялся дым: все спешили засветло приготовить пищу и испечь хлеб.
На улицах все стихло. Смущенные и удивленные феллахи сидели у себя дома за столом, пытаясь заставить себя поужинать. Солнце еще не зашло, но родители проверяли, дома ли их дети. Они пугали их черными дьяволами.
Солнце скрылось за одинокой пальмой, но этого уже никто не видел. Еще до захода солнца все двери были заперты и люди сидели в домах или на крышах. Никто не спал. Да разве можно было уснуть! Все тихо переговаривались. Люди никак еще не могли поверить в то, что случилось.
Подошел восьмичасовой поезд. Послышался свисток паровоза. Разговоры смолкли. Все напрягли слух, стараясь узнать, что произойдет с теми, кто вернулся из города с этим поездом. Они, конечно, не знают, что случилось, и не ожидают никакой беды. Сердца многих дрогнули. Женщины плакали. Старики вздыхали. По всей деревне разнеслись душераздирающие крики о помощи. Люди, возвращавшиеся домой, спасались бегством. Затем опять воцарилась тишина. Ее нарушал лишь тяжелый топот солдатских башмаков, время от времени громыхавших по земле, и чужой пронзительный голос, коверкавший арабские слова:
