— Правда, красиво? — сказала Имоджин, отчаянно стараясь сохранить спокойствие.
— Ты красивее, — сказал Ники, — а твой пульс, милая, — добавил он, держа ее запястье, — как атака легкой кавалерии. Веришь в любовь с первого взгляда?
— Не знаю, — честно призналась Имоджин.
— А я верю. Вчера, когда я тебя увидел, это случилось — как удар молнии. Я даже не знаю, что в тебе такое. Словами не передашь, но что-то нечто большее, чем просто красивая внешность. — Он обнял ее и прижал так крепко, что она не могла вывернуться. Вскоре она перестала сопротивляться и легла на спину.
Казалось, вся синь небес сгустилась в этих голубых глазах, и когда он целовал ее, прутья вереска кололи ей спину. Все было так плавно и так умело, так отличалось от повадок подкатывавших к ней местных парней, которые грубо хватали ее и щупали, что прошло несколько секунд, прежде чем Имоджин поняла, что произошло. Его рука вдруг прокралась ей под свитер, отстегнула лифчик, и ее теплая и тяжелая левая грудь упала в другую его руку.
— Нет, нет, Ники! Не надо.
— Почему, моя радость? Тебе это не нравится?
— Нет, нравится! Но…
— Тогда молчи.
Он опять стал целовать ее, а его свободная рука осторожно подвигалась вверх по ее бедру. Словно паралич сковал ее члены. У нее не было сил бороться с ним. И вдруг страшный шум в зарослях папоротника заставил их вскочить. Спасение явилось в облике большого черного лабрадора, который встал перед ними, высунув розовый язык и неистово крутя хвостом.
— Господи, — задыхаясь произнесла Имоджин. — это Дороти.
— Кто такая Дороти?
— Собака церковного старосты.
— И стало быть, сам церковный староста где-то поблизости, — сказал Ники, поправляя себе прическу. Собака кинулась обратно в папоротники.
Потрясенная Имоджин подтянула на себя лифчик, который оказался так высоко, что у нее стало четыре груди, как у коровы, отошла и села на замшелый камень. Она устремила взгляд вниз на долину. Там церковный староста совершал свою послеобеденную прогулку. А еще дальше она могла разглядеть и своего отца, который ходил туда и обратно по саду, заучивая наизусть проповедь.
— Наверное, я дура, — сказала она и закрыла лицо руками.
Ники подошел и обнял ее.
— Все в порядке, любимая. Во всем виноват я. Просто, я слишком сильно тебя хотел, а ты хотела меня, верно?
Она молча кивнула.
— Но не на виду у всего прихода, правда? В другой раз мы найдем более уединенное место. — Он посмотрел на часы. — Мне пора ехать.
— Ты будешь мне писать? — спросил он, садясь в свою глянцево-серебряную машину.
