Она гадала, как он будет выглядеть без своих теннисных принадлежностей — может быть, как моряк в штатском костюме, но в алой рубашке, которая шла к его загару, и джинсах, облегавших его худые мускулистые ноги даже плотнее, чем у Джульетты, он выглядел еще лучше.
— Проходите сюда, — пробормотала Имоджин, направляясь в сторону гостиной. Ники прошел вперед, чтобы открыть для нее дверь, одновременно с ней дотянулся до ручки и задержал свои пальцы на ее руке много дольше необходимого.
— Вы не против стакана черри, — спросила она, — совсем сухого?
— Я бы предпочел пива, если у вас есть. Предполагается, что я на тренировке.
— Сейчас принесу. Я мигом.
— Постарайтесь, а то я буду без вас скучать, — сказал Ники, взяв газету и открывая ее на спортивной странице.
Имоджин кинулась на кухню. К счастью, в холодильнике стояли шесть банок пива «Лонг-Лайф».
— Как дела? — спросила Джульетта, кидая спагетти в кипящую воду.
— Не знаю, — бросила Имоджин, выбегая и едва не упав на Гомера, — обещай не оставлять меня с ним одну надолго.
— Что мне нравится в этом доме, так это его непринужденная атмосфера, — сказала Джульетта.
— Нэстасе выиграл в Гамбурге, — сообщил Ники, отложив газету и принимая из рук Имоджин банку и стакан.
— Вы с ним знакомы?
— Да, это мой большой приятель.
Он подошел к французскому окну.
— Приятный дом.
— Немного неряшливый, — заметила Имоджин, остро переживая, что в доме потертые ковры, исцарапанные кошачьими когтями ручки кресел и вылинявшие красные гардины, которые от многих стирок сели и на три дюйма не доставали до подоконника.
Ники же, привыкший к безликим гостиничным номерам, заметил лишь уставленные книгами стены, добродушного пса, толстого полосатого кота, спавшего на стопке нот на верху пианино, листы «Церковного вестника», торчавшие из-под поленьев в камине и ожидавшие, когда их зажгут в холодную ночь, и как снегом покрытые цветами яблони в конце сада.
— Это семейный дом, — сказал он. — Мой отец служил в армии, и все детство я провел в переездах с места на место. Я всегда мечтал о настоящем доме.
Он взглянул на Имоджин, которая смотрела на него с невыразимым сочувствием. Он заметил, как она была тронута и рада его приезду. Это его умилило. Ему нравилась эта серьезная девушка с огромными глазами.
— От вас замечательно пахнет, — сказал он, приближаясь к ней.
— Это не от меня, а от ковра, — созналась Имоджин.
Наступило молчание. Что она могла теперь сказать? Вот если бы у нее были в запасе какие-нибудь шутки и готовые фразы, как у Джульетты и Глории.
