— Давай, переквалифицируйся! Да благословит тебя бог войны!
Бог войны благословил. Через некоторое время Верещагин был оформлен приказом на артиллерийскую должность, которой так жаждал.
Наступили во всех смыслах жаркие дни: во всю свою силу вошло лето, с полным размахом пошла учеба, без преувеличения можно сказать — беспощадная, когда, как в настоящем бою, требовалось напряжение всех сил. Мало того, что занимались подолгу. Мы еще совершали марши, подчас — форсированные, с полной выкладкой, а пулеметчики, минометчики и пэтээровцы, вдобавок, еще тащили на горбу и свое тяжеловесное оружие. Марши по пятьдесят километров в сутки, да еще с развертываниями к бою с ходу, по пыльным дорогам, на лютом солнцепеке. Уходили из Березовки на рассвете и возвращались после заката — а летний день, как известно, долог.
…Как незаметно бежит время! Уже июнь. Батальон уже укомплектован, прошел курс первоначального обучения. Впрочем, пока еще не воюем, будем учиться и учиться, повторять и отрабатывать вновь и вновь то, в чем уже многократно тренировались. Такова доля солдатская: учиться бою непрерывно, пока он, наконец, не начнется. Каникул на войне нет. Но и войны сейчас вроде нет: в сводках Совинформбюро изо дня в день повторяется одно и то же: «На фронтах ничего существенного не произошло».
Все чаще учебные марши. Все продолжительнее. Догадливый и многоопытный Собченко усматривает в этом некое предзнаменование:
— Вот увидите — скоро распрощаемся с Березовкой.
Прогноз нашего комбата через несколько дней оправдывается. Получен приказ на марш. Выступать приказано вечером, когда стемнеет, взять с собой все. Куда пойдем? Неизвестно. Маршрут, переданный из штаба полка, — только на тридцать километров, до какого-то неведомого нам сельца. Идти на юго-запад, в сторону фронта. Да мы и не ожидали другого направления.
У меня много хлопот: подготовка батальонного приказа на марш — надо определить место каждого подразделения в батальонной колонне, порядок походных дозоров, меры противовоздушной обороны — для нее выделить расчеты ручных пулеметов и противотанковых ружей, — расписать все это и дать приказ на утверждение Собченко, принять участие в проверке готовности к походу — а значит, побывать в каждой роте.
Во всех этих хлопотах, начавшихся тотчас же после получения приказа, я как-то не нашел возможности заблаговременно уведомить свою хозяйку о том, что мы покидаем Березовку, и поблагодарить ее за все заботы, мне оказанные. Только в самый последний момент я забежал в дом, но там и на дворе было пусто, Ефросинья Ивановна и ее дочки куда-то запропастились. А колонна батальона уже стоит, готовая к походу… Я схватил свой вещмешок и плащ-палатку — полевая сумка была уже на мне — и выбежал из дома, за эти месяцы ставшего мне своим. Где же Ефросинья Ивановна? Но нет времени ждать, нет даже нескольких минут, чтобы оставить ей прощальную записку. Я поспешил к месту построения батальона — надо еще успеть забросить куда-нибудь на повозку вещи и явиться в голову колонны, к Собченко — может быть, от него последуют еще какие-нибудь распоряжения?
