Все мои товарищи с полным одобрением относились к нашим с Рыкуном занятиям немецким языком. Одобрял их и Собченко, говорил горделиво:
— В штабе полка переводчика и то нету, а у меня в батальоне — целых два! — и высказывал опасение: — Еще отберут вас! Ну, обоих не отдам, если так одного оставлю.
Но Бабкин был иного мнения о наших занятиях.
— Я, конечно, понимаю, переводчики нужны, — говорил он. — Но охота вам этот фашистский язык изучать! На нем Гитлер свои приказы пишет, а Геббельс брешет.
— Но еще раньше на нем писал Карл Маркс! — пытались объяснить мы. — И Владимир Ильич Ленин прекрасно знал немецкий язык. На этом языке писали великие классики — Гете, Шиллер, Гейне, и мы их чтим, а фашисты жгут их книги! Наконец, это язык немецкого пролетариата!
— Так то когда? — не сдавался Бабкин. — Где он теперь, этот пролетариат?
— Ну и что! — настаивали мы. — Не все немцы фашисты.
— А бес их разберет! Форма-то у всех одна… Впрочем, практикуйтесь, если не противно. Начнем воевать, может, и пригодится.
В отличие от замполита, ординарец комбата Абросимов к нашим занятиям относился с великой подозрительностью. Косился, когда видел в моих руках какое-либо из наших пособий, допытывался:
— А кто разрешил вам немецкое читать? А где вам словарь выдали?
Наши шутливые разъяснения, что немецким занимаемся по приказу самого комбата, а словари купили за свои кровные, на Абросимова, как мы видели, должного впечатления не производили.
Как-то вечером, покончив с делами, я хотел было заняться немецким и полез за словарем в свой вещевой мешок, который висел в сенцах, где стояло мое ложе. Но в мешке, к моему удивлению, словаря не оказалось. Может быть, я положил его куда-то в другое место? Спросил хозяйку, ее дочек, не видели ли — нет, не видали.
— Может, из ваших заходил кто, как никого в доме не было, да взял? — высказала предположение Ефросинья Ивановна. Зайти, разыскивая меня, конечно, мог кто-нибудь — например, присланный комбатом за мной Абросимов. Но кому может понадобиться словарь и зачем?
Так и пропал словарь.
Я поделился своей печалью с Рыкуном, и он ошарашил меня новостью: словарь исчез и у него.
Мы ломали голову над таким совпадением, но объяснить его так и не смогли.
Через день или два Собченко, отведя меня в сторонку, так, чтобы никто не слышал, сказал шепотом:
— Пойдешь туда, где штаб полка, спросишь капитана Печенкина. Только не распространяйся, что к нему идешь.
— А кто такой Печенкин?
— Особый отдел!
