Женитьба, которая, по мнению Пушкина, «делает человека более нравственным», повлекла за собой шлейф камер-юнкерства, денежных долгов, светских унижений («теперь они смотрят на меня, как на холопа»). Все это ужасно. Но Пушкин отдает себе отчет в том, что жена не виновата в сложившейся ситуации. Он сам ее создал, хотя не ведая, что творил (добродушие, доходящее до глупости).
В этом весь Пушкин, его, если хотите, мужское начало. Не перекладывать ответственность на чужие плечи, тем более женские, не искать причину своих неудач и ошибок вне себя. «Когда его принесли домой, – пишет сестра поэта 3 марта 1837 г., – он сказал Наталье Николаевне, что она не виновата в этом деле. Конечно, это было более чем великодушно, это было величие души, это было более чем прощение». Все это так. Но к этому следует добавить, что речь здесь шла не о моментном эмоциональном всплеске, не о великодушии в экстремальной ситуации. Мы только что убедились, что тема «виновности» волновала Пушкина еще в 1834 г. и, может быть, ранее.
Пушкин давно понял объективную невиновность Натальи Николаевны в том, что она не в состоянии была противиться сложившимся обстоятельствам. И обстоятельства эти, как мы уже отмечали, были связаны отнюдь не с Дантесом. Он был отвлекающей фигурой. Молодой красавец-кавалергард в роли ухажера жены поэта как нельзя лучше подходил для трансформации ревности поэта к царю в житейское русло. «Солнце русской поэзии», одного из ярчайших умов России по сути лоб в лоб сталкивают с мальчишкой, ловеласом, дамским угодником, эмигрантом-карьеристом. Ревновать – недостойно, не обращать внимания – создавать питательную среду для новых и новых сплетен. Кстати, даже после дуэли далеко не все видели причину трагедии в кознях Геккерна и флирте Дантеса с Натальей Николаевной. Совсем другая фигура маячит рядом с женой поэта.
Косвенное, но, на наш взгляд, довольно убедительное подтверждение этому предположению дает внимательное прочтение преамбулы известного письма П. А. Вяземского великому князю Михаилу Павловичу от 14 февраля 1837 г., где он подробнейшим образом доводит до сведения брата императора суть той версии (естественно, геккерно-дантесовской), которой предполагают придерживаться друзья поэта. Вчитаемся в эти строки: «По всей вероятности, Ваше императорское высочество, поинтересуетесь некоторыми подробностями прискорбного события, которое таким трагическим образом похитило от нас Пушкина. Вы удостаивали его своей благосклонностью, его доброе имя и его слава принадлежат родине и, так сказать, царствованию государя императора. При своем вступлении на престол он сам призвал поэта из изгнания, любя своей благородной и русской душой его талант, и принял в его гении истинно отеческое участие, которое не изменилось ни в продолжении жизни его, ни у его смертного одра, ни по ту сторону его могилы, так как он не забыл своими щедротами ни его вдовы, ни детей. Эти соображения, а также тайна, которая окружает последние события в его жизни и тем дает обширную пищу людскому невежеству и злобе для всевозможных догадок и ложных истолкований, обязывают друзей Пушкина разоблачить все, что только им известно по этому поводу, и показать таким образом его личность в ее настоящем свете. Вот с какой целью я осмеливаюсь обратиться к Вашему высочеству с этими строками».
