– Не раскисай. Ему бы не понравилось.
– Обещаю. Ты-то сам как?
– Я ничего, нормально. Жив. Даже практически здоров.
– Ну, объясни, Владик, как это тебя угораздило второй раз? Как это возможно – два раза одно и то же. Месяц прошел только… Как?
В Москве живет много людей. Но не так велика доля тех, кто называет себя философами. Нет, мы здесь не говорим о городских сумасшедших, преданных идее всеобщего равенства и единения. Мы о тех, кого величают «философами» по всем правилам, с ударением на третий слог, в соответствии с «корочкой». Она же – диплом о высшем профессиональном образовании, в котором гордо прописано «Философ», а далее следует утилитарная и немного снижающая пафос мыслителя строчка: «Преподаватель философии». И узкая когорта этих людей в Москве крайнее любопытна. Эти наследники Мамардашвили и Лосева могут быть неотличимы в толпе, однако выделить их может небрежный наряд – не нарочито по моде, а вполне невинно – от незнания. Впрочем, Москва многогранна, и даже прожив здесь всю жизнь, вы можете и не столкнуться с живым философом.
Марии повезло больше остальных. В карусели московской тележурналистики вертелись все возможные типажи гуманитариев – философы в том числе. И прагматичная красавица наконец-то нашла, что искала, и что мог, но не захотел дать ей Георгий. Она подружилась с этими странными людьми.
О влюбленности речи быть не могло, но она легко соглашалась на приятельство, а в запущенных случаях первая шла на контакт. Влад был другом Машиного коллеги; будучи знакомыми «через человека» (вспомним теорию рукопожатий), они однажды встретились и подружились дружбой-жалостью. Причем чувство это было обоюдным. Она жалела его, голубоглазого и кудрявого, за то, что он бедный и такой непутевый. Он жалел ее, красивую и застенчивую, за игру в пустоту, за красивые платья и серьги, за ночи в
Jet Set, за ее богатых, но тревожащихся мужчин и за невлюбленности.
Влад преподавал философию, а до этого год стажировался в Оксфорде. Когда он вернулся в Москву, деньги не начали стремительно падать с неба, но привычка элегантно повязывать шарф осталась; более того, она казалась имманентно присущей ему.
Но что бы ни говорили, доход в пятнадцать тысяч рублей и непростое восприятие мира делали свое дело. За последнее время Владику дважды проламливали череп.
В первый раз она узнала об этом от их общего друга. С самим Владом она на эту тему не разговаривала – решила выждать паузу, пока он поправится. Судя по рассказам, дело было так: изрядно выпивший Владик вышел из метро – а передвигался он исключительно в общественном транспорте – и заприметил группу «лы-севатых», вроде бы спокойно попивавших пивко неподалеку. Обладая истинно славянской физиономией, Влад, казалось, был обеспечен иммунитетом перед этой шайкой.
