Пограничное состояние любой субстанции совершенно особенное. И Петербурга как явления тоже. Здесь как будто вырывается энергия каменного тела. Ощущение странности, зыбкости бытия усиливается. Только что ты находился в одном измерении, но вот всё стало по-другому. И невольно опасаешься: а сам ты остался ли прежним?
Тема края города привлекала в начале нынешнего века поэтов, художников. Остроумова-Лебедева часто рисовала Петербург сквозь трубы заводов и фабрик или сквозь мачты кораблей, выстроившихся у Петровского острова. Александр Блок очень любил эти предельные городские пространства. «Я приникал к окраинам нашего города, — писал он в июне 1905 года Евгению Иванову, — знаю, знаю, что там, долго еще там ветру визжать… Еще долго близ Лахты будет водиться откровение, небесные зори будут волновать грудь и пересыпать её солью слёз… Но живём-то, живём ежедневно — в ужасе, смраде и отчаянье, в фабричном дыму, в треске блудливых улыбок, в румянце отвратительных автомобилей… В Петербурге не отдохнуть, не узнать всего, отдых краток там только, где мачты скрипят, барки покачиваются, на окраине, на островах, совсем у ног залива, в сумерки».
Вечность бросила в город
Оловянный закат.
Край небесный распорот,
Переулки гудят.
А. Блок
Скитания по городу часто приводили поэта на край Петровского острова, за Нарвскую заставу, в Удельный парк, в Шувалово, Озерки, а позднее в Сестрорецк и Белоостров.
«Конец улицы на краю города, — пишет Блок, — последние дома, обрываясь внезапно, открывают широкую перспективу: тёмный пустынный мост через большую реку. По обеим сторонам моста дремлют тихие корабли с сигнальными огнями. За мостом тянется бесконечная, прямая, как струна, аллея, обрамлённая цепочками фонарей и белыми от инея деревьями. В воздухе порхает и звездится снег». Здесь, на Крестовском мосту, упавшая с холодного, зимнего неба звезда превратилась в прекрасную Незнакомку…
Художник Владимир Милашевский писал в своих воспоминаниях о странной «религии Петербурга» — это была любовь к скудным берегам пасмурной ижорской земли. Стрелка Елагина острова! Две, три жалкие скамейки. Сюда по вечерам подъезжали одна за другой кареты, легкие ландо. Из них выходили по одному или парами полюбоваться закатом, одинокими яхтами и уезжали. Всего десять-пятнадцать минут в «этой часовне воздуха и унылого пейзажа».
Первая мировая война, революция и затем гражданская война внесли в жизнь Петербурга необратимые изменения. Прежде всего он перестал быть столицей Российской империи. И всё дальнейшее его существование складывалось совсем под другим знаком. Идея имперской государственности была утрачена. Но на удивление, неся огромные потери под натиском голода, страха, гибели всего и вся, устояли мысль и культура нашего города. Край теперь проходил между тем, что было отмечено Петербургом, на чём лежала его тайная печать, и тем, что совершенно прошло мимо. Граница ощущалась явственно, но всеми замалчивалась.
