Наутро весь Калач уже знал, что бойцы истребительного батальона выловили группу диверсантов.
А потом ночные тревоги участились…
Ребята завидовали взрослым: их солдатскому житью-бытью в райкоме, военным занятиям и ночным операциям, даже тому, что теперь комиссар — бывший райкомовец — называл каждого не по имени-отчеству, а «товарищ боец».
Фронт придвигался к Калачу. С каждым днем артиллерийские залпы доносились все явственнее. Теперь они уже не были похожи на далекие раскаты грома, на глухую грозу, стороной обходившую Калач. Нет, гроза подходила вплотную, пушки за Доном ухали четко и беспрестанно. И все чаще в артиллерийский гул врывалась четкая дробь пулеметов и автоматов. По утрам жители Калача с тревогой смотрели в сторону Дона, словно пытаясь разгадать тяжелую загадку, решить трудный вопрос: остановят ли наши фашистов на правой стороне Дона?
Плавмастерские закрылись. Ребята оказались не у дел. И теперь каждое утро, как правило, собирались они к райкому партии. Стараясь не мешать озабоченным, суровым вооруженным взрослым, они садились в сторонке, делились последними новостями, не сводя глаз с беспрестанно хлопающих дверей райкома. Ребята ждали: вот обратят на них внимание, попросят их помощи, дадут важное, большое поручение. И тогда… Но взрослые по-прежнему проходили мимо, занятые своими делами, и совсем не замечали ребят.
В один из таких дней на крыльцо райкома партии вышел комиссар истребительного батальона. Ребята давно уже приметили этого пожилого человека с седой щетиной на щеках, с воспаленными от бессонницы глазами. Он всегда торопился, всегда вокруг него были люди. На этот раз комиссар был один. И даже не спешил. Он сел на край крыльца, закурил.
— Ваня! — толкнул Цыганкова Кошелев. — Давай, а?
— Неловко, — пробормотал Иван.
— Чего там неловко! — зашептали остальные. — Иди, говори. Так, мол, и так. Иди, иди.
Они почти подтолкнули слегка упирающегося Цыганкова к крыльцу и замерли в ожидании.
— Дяденька, — чуть слышно позвал Цыганков.
— Эх, лапоть! — дернул его за рукав Кошелев. — Комиссара дяденькой назвал.
— Тихо, ты! — зашумели ребята.
Комиссар, видно, не слышал Цыганкова. А может, действительно, отвык, чтобы к нему обращались вот так, по-штатски.
Иван растерянно посмотрел на друзей. Они усиленно закивали головами, а Пашка даже кулак показал и замахал руками.
— Товарищ комиссар! — уже громче позвал Цыганков.
— Ты меня? — повернулся к нему комиссар. — Ну, иди сюда. Говори, в чем дело.
