Последний самурай | страница 75
Не знаю, учили ли Ямамото одной простой задаче ежедневно, но когда-то он слыл вундеркиндом. Сейчас повзрослел и последние два года окружен славой сомнительного толка.
Ямамото получал премии и давал концерты лет с 14; в 19 уехал в Чад. Потом вернулся к концертной деятельности + вызвал сенсацию в Уигмор-холле. Само собой, люди и пошли в Уигмор-холл, ожидая сенсации, но они не ожидали, что после каждой шопеновской мазурки он станет по 20 минут играть на барабанах, и так шесть раз. Затем он продолжил объявленную программу (которая слегка затянулась, поскольку он внезапно повторил шесть мазурок), концерт закончился в 2:30 ночи + все опоздали на поезда + расстроились.
После истории в Уигмор-холле пресса цитировала его агента: мол, на личном уровне Ямамото агенту все равно что родной сын, но на уровне чисто деловом есть много разных факторов, они оба профессионалы + вряд ли агент услужит Ямамото, если продолжит с ним работать исключительно из личной симпатии.
Ямамото теперь почти не концертировал + никто не знал, сам он так решил или благоразумные антрепренеры заставили. Интервьюер «Санди таймс» допрашивал его на эту и другие жареные темы, а Ямамото рассуждал о природе перкуссии + других проблемах музыкального свойства.
«СТ»: Мне кажется, никто так и не понял, зачем вы поехали в Чад…
Ямамото: Понимаете, моя преподавательница твердила, что фортепиано не должно звучать как ударный инструмент, — вы, вероятно, знаете, что Шопен пытался изобразить на фортепиано вокальную партию, — и я годами думал: это же ударный инструмент, почему ему нельзя звучать как ударному?
Я тогда думал, сказал он, что барабаны — чистейшая перкуссия + я не пойму фортепиано, пока не пойму чистейшую перкуссию. Позже он понял, что это несколько чересчур, если инструмент умеет некий звук, значит он этот звук умеет, и незачем упрощать, незачем запрещать инструменту, насколько он способен, звучать как голос или виолончель, но в то время Ямамото помешался на барабанах + перкуссии.
«СТ»: Любопытно.
Еще, сказал Ямамото, преподавательница всегда подчеркивала, как она выражалась, суть пьесы. Недостаточно до блеска отполировать поверхность, чтобы фортепиано звучало как человеческий голос, или виолончель, или еще какой неударный инструмент, потому что в конечном счете внимание не должно останавливаться на поверхности, оно должно проникнуть в музыкальную структуру.
Он сказал, что в детстве день и ночь отрабатывал порой какой-нибудь пассаж, чтоб стало так, как она требует, и наконец думал: Да, вот теперь хорошо звучит + она говорила Да, очень красиво, но где музыка? И о той или иной звезде международного масштаба она отзывалась А, такой-то и такой-то, он же просто виртуоз, с бесконечным презрением потому что если человек не музыкант, значит шарлатан.