Десятки картин, таких же мрачных, как эти, были заперты в двух комнатах. Часть из них представляла собой портреты членов семьи, другие дедушка собрал на протяжении многих лет. Когда я была маленькая, я эту коллекцию ненавидела. В узком коридоре, ведущем в туалет, висели семь портретов строгих женщин, сердито провожавших меня взглядом. Я всегда со страхом пробегала по коридору. Всех их я упрятала в запертые комнаты вместе с портретами сердитых раввинов и детей, обратившихся в белый дым.
— Понятия не имею, — ответила я. — В мои обязанности входит только стирать пыль с картин, висящих здесь.
Оставив этого типа наслаждаться злыми лицами, я ушла в кухню к Душке. Топаз тут же приперся туда. Я с нетерпением посмотрела на незваного гостя. Душка наливал воду в две большие чашки. Две чашки! Намек понятен?
— Так вы заняты?
— Еще как заняты! — ответила я.
Он не смутился.
— Галерея, с которой я работаю, специализируется на еврейских картинах. У нас есть два Модильяни и несколько редких Шагалов. Вы должны увидеть потрясающую коллекцию Писсаро… — он с удовольствием потер руки.
— Писсаро был не вполне кошерным евреем, но это не важно. Поговорим обо всем в другой раз? Сейчас поздновато… — я очень старалась быть деликатной. Все-таки, человек приехал из Берлина. Но Топаз не отличался особой чувствительностью. Он придвинул стул, намереваясь сесть.
— Вам не кажется, что Рут ждет вас? — У меня не было выбора. Я должна была избавиться от этого клеща.
— Может быть. Но я бы выпил чашечку кофе. Ваша тетя объяснила мне, что, придерживаясь принципов натуропатии, она категорически возражает против употребления кофе, — в его взгляде, обращенном на нас с Душкой, сквозили мольба и юмор одновременно.
Я не собиралась поддерживать эту рептилию! Даже удовольствие, доставленное инсинуациями в тетин адрес, не могло меня поколебать.
— Послушайте, господин Топаз, — я заставила себя мило улыбнуться, — Вам придется потерпеть без кофе. У нас с Иданом много работы. Мы должны подготовить отчет в отдел культуры. Как-нибудь в другой раз, хорошо?
Разочарованно глядя на меня, он поднялся со стула:
— Так, говорите, в другой раз?
— Да, конечно, — заверила я его.
Он поплелся к выходу, задержавшись на миг у портрета Эстер, непослушной тети Макса. На картине эта строптивая тетя сидит на качелях, на голове у нее желтый берет, и она демонстрирует художнику и всему миру длинную красивую ногу.
— Кто это?
— Эстер Кеслер, тетя моего дедушки.
