— Что же ты ей сказала? — прошептала я. — Что ты сказала Саре Курт?
— Я сказала, что уверена, что эта картина находится в доме у Макса. Сказала, что он, наверное, прячет ее, что он даже не знает, что у него есть… — она замолчала и посмотрела на закрытую дверь кухни. — Сара сразу поняла, что плывет к ней в руки, и предложила мне обратиться к Максу, но он… Я для него… Ну, ты знаешь…
Макс, мой дедушка-сноб, который считал себя отпрыском венских аристократов, так и не смог примириться с выбором сына. Красивая женщина со смуглой кожей, отец которой был зеленщиком, а мать гладила простыни соседям по кварталу, была в его глазах неподходящей партией. До самой смерти Лиора он обращался с ней с холодной учтивостью, но после Лиора и после того, как она сорвалась и уехала, говорил о ней со злобой. Он во всем обвинял ее, а я, охваченная болью, с ним соглашалась. У нас с ним образовалась коалиция боли и ненависти.
— Помню, как странно посмотрела на меня Сара. Она сказала, что нужно всё выяснить. Что она поговорит с организатором выставки. Его звали Алексей Лев Левински. Я была так взволнована, что не возражала. И действительно, два дня спустя он сам пришел к нам в гостиницу и задал мне несколько вопросов. Мне нездоровилось, но он настоял, чтобы мы вместе пообедали…
Мама замолчала и подняла руки, прося сделать перерыв. Мы молча ждали, пока она соберется с силами и продолжит.
— Я рассказала ему о Максе, который приехал из Вены, и о коллекции, и о моем сыне, который говорил о трех голых девушках. Он всё записывал. На следующий день мы должны были возвращаться в Штаты, но Сара осталась в Берлине. Сослалась на какое-то срочное дело.
— И ты ее не подозревала?
— Он говорила о бизнесе. Я знала, что она планирует заняться недвижимостью и хочет сама находить сделки. У нее было деловое чутье…
— И тогда она поехала в Израиль?
— Может быть… Я не помню. Я уже была больна, я заболела за несколько месяцев до того. Я ждала этой болезни, ждала наказания… — и она печально улыбнулась.
— Вернувшись из своей деловой поездки, Сара часто навещала меня, и каждый раз просила связаться с Максом, уговорить его с ней встретиться. Она просила послать ему снимок картины, чтобы освежить память… Несколько дней назад она появилась в доме моих родителей в Хайфе, и снова спрашивала, говорила ли я с Максом… — ее сотряс новый приступ кашля.
— Хватит! — испугалась я. — Мы договорим завтра. Тебе нужно выспаться.
Она нежно гладила меня по щеке, и на том месте, которого касалась ее рука, расцветали белые лилии. Я положила руку ей на грудь. Я снова теряю ее… Она захрипела, и папа положил ей на язык синюю таблетку. Она закрыла глаза, улыбнулась и постепенно затихла.
