Юрка долго крутит ручку настройки. Снова и снова требовательно и просительно взывает к «Солнцу». Но «светило» упорно не хочет откликнуться…
— Ты сколько на радиста учился? — спрашивает меня Левин.
— Три месяца.
— Все время в Горьком? Или еще где?
— В Горьком.
Он спрашивает о военной школе радиоспециалистов, в которой нас за три месяца сделали радиотелеграфистами третьего класса и ефрейторами.
— А где эта школа?
— В кремле.
— Это наверху, где памятник Минину?
— Рядом с обкомом. В кадетском корпусе. Может быть, знаешь — летчик Нестеров в этом доме родился.
Сергей не знает и не скрывает этого. Сам он из Ардатова. В Горьком бывал не часто: несколько раз ездил к родным.
— Значит, автозавод тоже бомбили? — спрашивает он, помолчав.
Я уже рассказывал ему, как бомбили город перед нашим отъездом на фронт, как мы ездили на автозавод, помогали вытаскивать из-под обломков станки, разбирали завалы. Но каждый раз старшина пытается выудить из моей памяти новые и новые подробности.
— Сволочи, куда залетели, — хмуро сказал он после нашего первого разговора и надолго умолк. А я тогда пожалел, что рассказал об автозаводе: его сестра живет там, в Соцгороде.
…Юрка радостно вскрикивает и, включив передатчик, начинает вызывать «Солнце» веселее и громче:
— Солнце! Солнце! Слышу тебя хорошо. Отвечай, как слышишь? Это ты, Паша? Я Луна-четыре. Привет. Перехожу на прием…
В радиошколе за лишнее слово, оброненное в микрофон, нам ставили двойки, выносили взыскания. За «привет», который Юрка сейчас запустил в эфир, ему бы наверняка дали наряд вне очереди — заставили бы драить полы или чистить картошку. Но в школе одно, а на передовой другое. Здесь нет строгих учителей. Здесь одна учительница — война. Только дай четкую связь, а за остальное строго не спросится.
Нам повезло. Журавлев откликается «как по заказу» — в тот момент, когда с треском откидывается люк и в его квадрате появляется лицо комбата.
— Связь установлена, товарищ гвардии старший лейтенант! Как часы! — неестественно громко кричит ему Юрка.
— Понял. По физиономии вижу. Молодец! — Грибан спускается вниз, и в машине сразу становится тесно.
Левину приходится лезть еще дальше — на сиденье водителя. Я передвигаюсь на его место, Смыслов — на мое.
— Не зря мы поехали. Без нас они тут пропали бы, — полушепотом, но не без гордости говорит мне на ухо Юрка.
Грибан садится за рацию. И… все начинается снова…
«Солнце» опять умолкло. Комбат вызывает его несколько раз подряд. Раз… Второй… Третий… Прием… Передача… Передача… Прием… А «Солнце» молчит, словно закатилось куда-то в бездну, откуда его никогда никому не услышать.
