Между тем эту мышь, эту грязную крысу газета назвала «известным и всеми уважаемым архитектором». И это не было просто газетным штампом или эффектным эпиграфом, со злостью подумал Де Пальма. Гарроне непонятным образом сумел проникнуть в круг весьма влиятельных людей или, во всяком случае, поддерживал с ними какие-то отношения. Об этом говорило и письмо, которое принесли те двое в комиссариат. Но проблема эта представляла чисто теоретический интерес, и Де Пальма не собирался ломать над ней голову ради праздного любопытства. Он предпочитал искать среди воров и проституток, бывших заключенных, преступников, выпущенных из тюрьмы на поруки, хотя поиски среди отбросов общества не сулили успеха. А письмом и влиятельными людьми пусть займется комиссар Сантамария, раз уж кому-то надо этим заняться.
— А потом так и не написала?
— Нет, не написала.
— Жаль. Было бы любопытно его почитать.
— Едва ли. Я была вне себя. Там были бы сплошные оскорбления.
— Это самое любопытное. Не припомнишь хоть одно?
— Увы. Но фразы были бы убийственные — все с восклицательным знаком. Представляешь, как я была довольна собой! Письмо тебя испепелило бы.
— Попробуй в следующий раз наговорить письмо на пленку и пришли ее мне. А то из лени ты так и не соберешься: пока найдешь ручку, бумагу, конверт, весь гнев улетучится.
— Ручку я взяла. И даже набросала несколько вариантов. А потом бросила.
— Устыдилась собственной жестокости?
— Скорее, наоборот. Когда пишешь, ярость утихает.
— Значит, ты была в ярости?
— Конечно. И не написала тебе только потому…
— Почему же?
— Представила себе, как ты читаешь письмо, донельзя гордый собою. Еще бы, я приняла тебя за серьезного противника! «Бедная Анна Карла, — подумаешь ты самодовольно и снисходительно, — как она страдает, в следующий раз надо будет выбрать выражения помягче. Я ведь просто шучу, а она потом всю ночь не может заснуть».
— Не волнуйся, не буду я выбирать выражения помягче, — с улыбкой сказал Массимо. — Получишь все, что заслужила. Разумеется, для твоего же блага.
— Вот-вот! Это и приводит меня в бешенство. Все, начиная с друзей и кончая парикмахером, пекутся о моем благе.
— Анна Карла!
— Да, я бываю злая, прости. Но побыл бы ты на моем месте. Джанни Тассо — ангел. Однако захоти я однажды разнообразия ради покрасить волосы в морковный цвет, так он наверняка не станет этого делать, скажет, что это нелепо…
— Не сомневаюсь. У него хороший вкус.
— Знаю. Ты мне его порекомендовал, и всякий раз, выходя из парикмахерской, я мысленно тебя благодарю. Но даже ангел Тассо — своего рода цензор. А возьми моих близких. К примеру, дядюшку Эммануэле.
