— Обычно я имею дело только с истинными знатоками искусства, однако у некоторых людей есть особый дар осквернять все.
— Не волнуйтесь, дорогой Воллеро. Картину мы все равно купим, — засмеялась синьора Пьяченца, натягивая перчатку, и лукаво добавила: — Ну уж и вы скиньте миллиончик. Все-таки Гарроне в известной мере прав. Художественная ценность картины не вызывает сомнений, и все же здесь есть свое «но». В музее — одно дело, а в не слишком большой квартире — другое, вы же понимаете… Тем более что в комнате, где я собираюсь ее повесить…
— Ну, о цене мы всегда договоримся, — с напускной веселостью сказал синьор Воллеро, а про себя подумал: все этот Гарроне, скотина проклятая. — Не знаю, не знаю, — с воинственным видом обратился он к искусствоведу и американисту Бонетто, — в живописи Гарроне не разбирается, как архитектор он, по общему мнению, ноль, а уж человек, откровенно говоря, он и вовсе отвратительный.
— Да, приятным его не назовешь, — согласился инженер Пьяченца.
— Разумеется! — заторопился искусствовед, который вовсе не желал вступать в спор с инженером, известным своими связями с фирмой «Фиат». — Я только сказал, что Гарроне симпатичен мне в известной мере. Ведь, так или иначе, он любопытный тип.
— Да, но чем он занимается? — осведомилась сеньора Пьяченца.
— Ничем, насколько мне известно, — ответил Воллеро, пожав плечами. — Прихлебатель, паразит.
— Он предок нынешних студентов архитектуры, — усмехнулся инженер Пьяченца.
Да, истэблишмент не знает жалости, одно слово — и ты человек конченый, подумал Бонетто.
— Однако, если рассуждать серьезно, — решительно вмешался он, — Гарроне — образец новой культуры, человек мыслящий и одаренный, он просто не нашел своего места в жизни и способа вмешаться…
— А по-моему, он все время вмешивается куда не следует! — воскликнул Воллеро.
— Допустим. Но он ищет свое «я». В Америке это феномен весьма распространенный п…
— Вот пусть там себя и поищет, — парировал Воллеро.
— Вы слишком суровы, — сказал искусствовед. — Гарроне — безобидный, слабохарактерный бездельник с душой артиста. У меня лично он вызывает жалость. Этот тип людей вымирает…
— Ну уж нет, — возразил Воллеро. — Такие люди плодятся как муравьи.
— Тик-так, — твердила Франческа.
— Ча-сы, — назидательно повторила бонна, ударив указательным пальцем по ручным часам. — Мо-о-онтр. У-ур.
— Довольно, Жанин, — сказала Анна Карла, которой сегодня педагогическое рвение очкастой швейцарки особенно действовало на нервы. — И вообще Франческу пора укладывать. Она совсем засыпает. Правда, детка?
