На илистой отмели возле дома покойной уже было множество лодок. Четверо ее сыновей встретили нас и вскоре ушли очень довольные, чтобы приготовить кабана. Мы прошли сквозь покрытые ярко-красными цветами заросли гибискуса к большому дому на сваях. В дом поднимались не по лестнице, а по стволу старинной бронзовой пушки, свидетельницы тех дней, когда деревне приходилось отражать нападения морских пиратов. Влезли на платформу и вошли в просторную темноватую комнату, где вокруг гроба из железного дерева расселись на корточках соболезнующие. Гроб был вытесан из целого ствола дерева мербау и покрыт пятнами, потому что многие годы пролежал закопанный в землю под домом в ожидании того дня, когда смерть посетит семью. Поначалу гроб оставили открытым, чтобы друзья и родные могли взглянуть на покойную в последний раз, но теперь шел уже третий день, и крышку закрыли, а шов замазали расплавленной смолой дамара[11].
Позади гроба, скрестив ноги и накинув на голову белое покрывало, сидел осиротевший муж, Сунал. Бахат подошел к нему и сказал несколько утешительных слов, а затем Сунал обратил ко мне лицо, залитое слезами, горячо пожал мне руку и сказал, что я оказал большую честь ему и его сыновьям своим присутствием в такой час. Я ответил на его приветствие и поблагодарил за приглашение, затем поздоровался с остальными мужчинами деревни, которые сидели вокруг нас. Позади них на корточках сидели группки женщин с детьми. Мы с Бахатом вышли из дому — окунуться в реке. Огонь пылал под громадным почерневшим котлом, в котором тушился наш кабан. Двое мужчин, согнувшись от тяжести, носили с перегруженной лодки восьмигаллонные горшки, наполненные тапи. Жители деревни все прибывали и прибывали — у берега собралась целая флотилия лодок. Когда мы вернулись в дом, были зажжены масляные светильники и звучала грустная однообразная мелодия, выстукиваемая на гонгах. Открыли два горшка с тапи и приступили к ночным торжествам.
Я направился в угол, где заметил знакомое лицо, и приветствовал моего старого друга Тулонга. Глаза у Тулонга покраснели, а рука заметно дрожала. Он сильно потолстел, и мне не верилось, что это тот самый мужественный, мускулистый человек, который работал у меня в прошлом году. Я упрекнул его в том, что он слишком много пьет.
— Да, туан, теперь я пью много, но что в этом плохого?
— Может, ты и прав, — ответил я, — но, если тебе захочется избавиться от этого брюха, мы всегда будем рады принять тебя в компанию.