Вот наступает вечер,
я лежу неподвижно, пока не заноет тело.
Я живу в этой клетке.
Живу в этой клетке.
В клетке.
Минута – это тридцать спокойных слов, размеренных, чутких, не сжатых в одно дыханье, долгое эхо всплеска – пока весло, перевернувшись, медленно обсыхает. Минута – это вспышка над грозовым раскатистым фронтом… Приветливый и пологий, наш склон в переплете камней и сухой травы… Три поцелуя быстрых, один глубокий, десять касаний пальцами – сверху вниз и сразу обратно, не соблюдая пауз. Минута приходит, как с моря приходит бриз, которого ждал уставший от штиля парус.
Ты так расточителен… Время течет песком, уходит сквозь пальцы, пока ты находишь повод.
Минута, в ладонь упавшая лепестком, лежит, как жемчужина перед лицом слепого.
Десять дней до того, как наступит ночь. Десять дней, задыхаясь от света, город будет биться в агонии слов и нот, адресов, перекрестков и светофоров. Десять дней… Невозможное. Не – твое. Неприсутствие, несовпаденье… Впрочем, десять дней, проведенные не вдвоем, – это плата за силу грядущей ночи.
Я не звала вас, сударь. Не надо паник.
И не ищите знаков больших и малых.
Вас не пытались вспомнить, поскольку память
больше не держит тех, от кого устала.
Будьте спокойны, сударь, идите мимо,
Сударь, идите лесом, полночным часом…
Я не звала вас. Я не звала вас, милый.
Вы не нужны, поскольку не сопричастны.
А теперь скажи мне, что наступает утро
без звонков и спешки, совести и приличий,
за туманом небо, тихое, как запруда,
по нему кругами расходится веер птичий.
Нет ни времени, ни памяти, ни препятствий.
Просто осень. Наконец, задержав дыханье,
начинаешь в этой осени растворяться,
совпадая с опадающими стихами.
И не надо ни доказывать, ни бороться –
Обрываешь лист и греешь его руками.
И на берег неба снова выходит солнце –
Из обрывков судеб складывать оригами.
Состояние неприсутствия...
Состояние неприсутствия равнозначно
Обнулению чисел, зависимости /как в детстве/
От обещанной встречи... Возможности жить иначе
Не дано по причине десятка несоответствий.
Ни тела ее, ни миндального молока...
Ни тела ее, ни миндального молока не делай пределом близости.
Плоть слепа. Проси, чтоб она вела тебя, дурака, вела за собой, легко, по своим стопам, по запаху терпкому, по золотому дну, вела осторожно, бережно, не спеша… Проси ее быть сильнее. В ее плену ты сам отвечаешь за каждый неверный шаг. И всё, что ты выберешь, будет твоим, пока она продолжает распутывать свой клубок… В ладонях ее прохладные облака, ты к ним прикасаешься молча горячим лбом.
