В газетах писали – кто-то разрезал небо
И выпустил облака.
В газетах писали – небо неудержимо
Срывается вниз, касается нас крылом…
Что-то кольнуло в сердце, прошло по жилам
И холодом обожгло.
Не думать об этом, кажется невозможно.
И вспорото небо над крышами наших стран…
Но страх убивает силу, а сила в том, что
Сон убивает страх.
Завтра она проснется и плед откинет,
посмотрит в окно на мир и его людей.
Завтра она попробует вспомнить имя…
Но помешает день.
…я хочу ее нервной, читающей между строчек, одичавшей от одиночеств, сукой…
Рыжей. Неласковой. Ласковой. Осторожной. С крыши на крышу карабкаться с ней и прыгать, говорить с ней звериным рыком, змеиной кожей по телу ее струиться, переливаясь, и брать ее, не касаясь, и трогать криком влажные легкие…
Сегодня она…
живет на окраине города, в самом центре безмолвия, все бесценней сейчас для нее слова… за каждое – целовать, за каждое отдавать или отдаваться, ей тридцать четыре… двадцать… семнадцать часов до встречи со мной. Она загадана, решена и вписана мной в словесную ДНК. Я жду ее, а пока…
…пока происходит то, что всегда идет
перед началом нового. Постепенно
расходятся эти стены,
ломая лед,
лужи собравший за ночь под хрупкий купол.
Пока признаваться глупо.
Любить Её.
От меня до тебя протянулась нить,
на которую кем-то нанизан звук.
Я не знаю, как тебе объяснить,
что сейчас происходит у вас внизу.
Не хочу словами. Слова, как черт,
искушают силой опасных чар.
Я хочу уткнуться в его плечо,
и молчать.
У него были сеть и лодка...
У него были сеть и лодка. Ни сеть, ни лодка не могли рассказать о нем, оставаясь вечно бессловесными сетью и лодкой… Его улова не хватало на то, чтоб просто наполнить вечер. Он сидел на хребте у лодки, смотрел, не видя, плавники старых весел в песок упирались костью. Сеть всегда задевала ветку, с которой листья облетают еще до того, как наступит осень. Он сидел на хребте у лодки, курил, и локоть прижимался к крылу... От крыльев ломило спину. У него были сеть и лодка. Ни сеть, ни лодка не могли рассказать того, что необъяснимо.
Всё поменялось, естественно. Не вокруг,
не в адресах, домах, телефонных книгах,
не в именах людей, не в священных ликах
странных богов, поставивших нас в игру.
Все поменялось глубже. Внутри меня
нет ничего, что было бы вам знакомо.
Год переждав, очнувшись от зимней комы,
любовь моя, уставшая изменять
собственной тени, живет, наконец, легко,
не замирает, не истекает соком…
