Протокол допроса Л. Мартынова от 21.4. 1932 года
"Мое мировоззрение, которое я, может быть, не совсем точно определил, как анархо-индивидуализм, сложилось приблизительно так.
С самых ранних лет я ощущал себя чрезвычайно самостоятельным человеком, не желая терпеть никаких стеснений проявления своей личности.
Революция началась, когда я был двенадцатилетним мальчиком, и, таким образом, ограничения в смысле роста моей свободной личности отпали. Читать я научился лет четырех от роду, и когда было мне лет 8-9, уже вполне определились вкусы. Я высоко ценил Джека Лондона. Я думаю, что Лондон - этот большой художник и несомненно неплохой философ и воспитатель юношества, в особенности для тех времен, - оказал решающее влияние на склад моего миропонимания, мироощущения. Да и сама обстановка Сибири - я, может быть, еще не понимал этого, но чувствовал очень хорошо и ясно, - заставляла меня принимать Лондона за учителя жизни. Во время колчаковской диктатуры я познакомился с Антоном Сорокиным, которому принес первые стихи и рисунки и с некоторыми другими литераторами - Игорем Словниным, Г. Масловым. Большое впечатление произвели на меня в это же время выступления и выставка Давида Бурлюка, который гастролировал по Сибири, читал свои стихи, Маяковского, Хлебникова, Каменского. Словом, я стал футуристом. Мой футуризм не был просто увлечением, он исходил из совершенно определенной основы - основы анархо-индивидуалистической - освободиться от авторитетов, освободиться от "законов прошлого", от "русского духа", от начал, т. е. от "русской культуры" - вернее, русского бескультурья.
Я стремился разрушить и деревню, и (кстати) мне казалось в первые годы революции и Советской власти, что эта власть будет культивировать и поощрять крестьянское бытовое начало.
С первых же лет Советской власти в Сибири меня, как молодого и подающего надежды литератора, стремились "организовать" как редактора, вопрос заключался, следственно, в том, чтоб посадить и заставить работать в газете. Я и так вынужден был работать в газете, потому что литература - это единственное, что я умею, но я боялся за полную свободу в выборе тем и в системе работы. Я не хотел сидеть в аппарате и работать по заданиям на текущий день. Я "разведчик", я "конквистадор", открывающий новые Эльдорадо, экономические и политические. За все это меня ругали анархистом и анархо-индивидуалистом и всяко еще. И в самом деле, личную свободу, свободу в выборе направления я ценил превыше всего. На всякую попытку "взять меня в узду" я реагировал негодующими стихами, каковы "Безумный корреспондент", "Летающий подсолнух", "Голый странник" и др.
