В водовороте века. Мемуары. Том 2 | страница 8



Чем глубже трагедия нации, чем выше стена, разделяющая нас, тем горше становилась в душе у нас тоска по покойным благодетелям и погибшим патриотам, которые обливались слезами и проливали святую кровь свою ради жизни и счастья своей страны.

История не закрывала глаза на нашу тоску.

В мае 1991 года по приглашению Министерства по работе с зарубежными соотечественниками посетил нашу страну младший сын священника Сон Вон Тхэ с супругой Ли Ю Син. Он работает врачом-патологом в городе Омаха в штате Небраска США. Вспоминается, когда мы, члены Общества детей и Общества корейских учащихся в Гирине, играли однажды в военную игру на песчаном берегу Сунгари, разбившись на две группы: «Земля» и «Море», Сон Вон Тхэ был слабым учеником начальной школы, которому было тогда немногим больше десяти лет, упрямствовал, желая присоединиться к моей группе. И вот тот самый Сон Вон Тхэ теперь явился передо мной седым стариком, которому скоро уже перевалит за 80. Но превратная судьба-мачеха, которая томила нас целые 60 лет неведомыми жизненными перипетиями, не в силах была стереть следы ученических дней в Гирине, ярко запечатлевшиеся в его седой голове.

— Дорогой Президент! — произнес он, обнимая меня.

И из глаз его ручьями хлынули слезы. В этих слезах — десятки тысяч заветных, не высказанных слов. Действительно, эти слезы говорили о многом. Такое долгое время тоска друг по другу не переставала терзать наши души. Но почему же нам суждено встретиться уже седовласыми старцами? Что заставляло так оттягивать нашу встречу, которая состоялась так неожиданно уже после более чем полувековой разлуки?

60 лет — это длительный промежуток времени, равный целому периоду жизни человека. Если в наше цивилизованное время, когда сверхзвуковые самолеты неудержно мчатся в небе, люди, расставшиеся в десятилетнем возрасте, встречаются только тогда, когда им стукнет 80 лет, то как же черств и опустошен тот длительный промежуток времени, который нас неустанно подгонял к старости!

— Господин Сон, почему вы так поседели? — спросил я официальным тоном, обращаясь к нему не как к бывшему члену Общества детей, а как к старому ученому, имеющему к тому же американское гражданство.

Он взглянул на меня глазами, сверкающими некоторой избалованностью, что была у него в ученические годы в Гирине.

— От горя и тоски по вам, дорогой Президент!

Он еще сказал, что тогда он уважал меня как старшего брата, а я любил его как младшего брата, и очень просил меня не обращаться к нему со словом «господин».