Сходил я с друзьями на пик Ленина в недалёком 2006-м. Восхождение было простым, успешным, без достойных упоминания приключений. Погода баловала, здоровье не подвело, ну а в остальном — обычное поливание потом безбрежных, снежных, безнадежных… Как осенний грипп: тяжело и противно, но, в общем, без осложнений… Отношения с принимающей стороной не сложились, и впервые в жизни, вернувшись с горы, я увяз не в обычных сладострастных забавах: разборе фотографических завалов и тканье словесных узоров, а в склочной и мерзостной разборке, изрядно омрачившей мне удовольствие от удачного восхождения. Многочисленные друзья, в компании которых я покорял «самый доступный семитысячник мира», требовали от меня летописи, живого и красочного полотна наших побед и поражений, а я не находил в этом мероприятии ничего, на чем не скучно было бы задержаться глазу. Ничего, кроме людей. Их самих — моих друзей и приятелей. Я люблю их всех, ей богу, и отношусь к ним просто и естественно, принимая их со всеми их недостатками (за теми нередкими исключениями, когда достали, блин, и сил моих больше нет!..), но глаз мой поражен и отравлен осколком дьявольского зеркала, и не только примечает всё забавное, земное, неловкое — то есть: простительное, но неудобопроизносимое — в их характерах и повадках, но только это и находит интересным и стоящим переноса на бумагу.
Когда я поделился с Лёньчиком, дольше прочих не оставлявшим попыток усадить меня за письменный стол, своими сомнениями, он ответствовал мне с оттенком непоколебимого горского превосходства: «Яньчик, меня не может обидеть правда, и я уверен, что любой, кто понимает юмор и не чужд самоиронии, всегда будет относиться к твоей писанине с пониманием…» «Можешь пинать меня абсолютно безбоязненно…» — добавил он добродушно и снисходительно.
Ну что ж, Лёньчик, пришло время, и момент истины наступил: здесь и сейчас я расскажу всему альпинистскому сообществу, кто ты есть на самом деле, и да поможет тебе твоё чувство юмора!..
Шучу я, Лёньчик, шучу… Исписав три страницы, сломал я перо и сжевал предательскую бумагу, и не была написана повесть борьбы и побед наших, и пик Ленина, как Титаник по сей день продолжает погружаться в мраморные глубины невозвратного прошлого…
Можно я начну из середины? То есть не совсем уж из середины, но и не с самого начала. Обойдёмся на этот раз без традиционного «до-ре-ми» и попытаемся сбацать что-нибудь живое и весёленькое — эдакую «Мурку» от повествовательного жанра, — где нужно, заглядывая и в начало, но лишь где нужно и лишь тогда, когда само на язык запросится. Таким образом, мы обойдём молчанием и посольские мои мытарства в Алматы, и Каркару, в которой мало что изменилось с моего предыдущего наезда, и неизменно драматичный вертолётный десант на Северный Иныльчек.
