Выпили за Государя и Империю, за приятное знакомство, затем за полезное провождение времени, за счастливое прибытие…
— Беги, Семен, в ресторан, пусть еще три шампанских несут, — малость заплетающимся языком молвил рыжий. Он решил напоить Соколова, который пил с ним заровно.
Лакеи принесли теперь три бутылки хорошего редерера — французского шампанского и шоколад.
— Открой, любезный! — барственным тоном распорядился Семен.
Лакей отбил смолку, которой была залита пробка, отломал проволоку и ловко сделал хлопок:
— Позвольте по хрусталю раздать!
Игроки вытянули еще по три бокала. Соколов видел, как его новые знакомые на глазах хмелеют. Его самого шампанское не брало.
Рыжий решил: «Пора метать!»
Раздевание пациента
Рыжий и кавалерист обменялись взглядами. Рыжий сделал неприметное движение головой — сверху вниз, которое толковалось: пациент созрел! Для затравки еще одну метку отдам, но последнюю.
Кавалерист махом влил в себя фужер шампанского. Он с жадностью глядел на гору денег, возвышавшуюся на столе, — три тысячи! — и со сладкой болью мечтал: «Мне бы этот капитал! Уж я развернулся бы!»
Но если кавалериста кто-нибудь спросил, в чем этот разворот состоит, то он толком бы ничего не ответил. Вероятней всего пропил бы с проститутками или продул в карты.
* * *
Тем временем рыжий без особых хлопот еще спустил Соколову полторы тысячи. На этом заманка должна закончиться и начаться главная часть шулерской игры — раздевание пациента.
Шампанское уже сильно разобрало рыжего. Он больше не изображал новичка. Его руки в перстнях так и замелькали.
Соколов молча восхитился: «Наконец-то себя показал… Истинный артист! Что с колодой вытворяет — карты у него словно дрессированные. Теперь ясно, что рыжий играет наверняка, — шулер как пить дать».
Соколов еще прежде понял, что рыжий — мастер тасовки. Такой может запустить одна в одну — разложить все пятьдесят два листа как захочет — хоть по мастям, хоть через одну — черная-белая, черная-белая! Талант! И схватить этого зихерника за руку — дело почти невозможное.
Но Соколов и сам умел делать все то, что делал рыжий.
Понтирующий Соколов объявил:
— Шесть тысяч целиком!
Рыжий остался внешне спокойным, только энергичней стал жевать гнусным сфинктером — узкой полоской губ.
Кавалерист перестал дышать, подался вперед.
Рыжий стал метать, теперь кончики пальцев его мелко дрожали.
Соколов напряженно соображал, и вдруг его словно свыше осенило, он вспомнил великого поэта:
