Иуда был едва различим. Замер каменным изваянием, едва освещённый почти закатившимся солнцем. Но вот изваяние дрогнуло, бурый бугристый череп последний раз обернулся на Капернаум. Фигура Иуды бесшумно и без остатка слилась с тёмной дорогой, что вела к озеру, вниз, под уклон.
Небо над Галилеей замерцало звёздными светляками. И всё больше выгибалось и вытягивалось в гигантский конус из светло-фиолетового стекла с воронкой посередине. И если бы Господу понадобились бы часы, то он бы забрал себе эти…
Светляки закручивались всё быстрее, лились как песок, всасываясь в воронку. Запас светляков иссякал, чернело фиолетовое стекло, и вот уже не стало видно ни зги…
– Поправь огонь, Андрей, тут снасти запутало… – раздался от мачты из темноты озабоченный голос Симона…
Лодку сильно качнуло. Андрей, удерживая кормовой руль, склонился над масляной плошкой, закреплённой перед ним на деревянном уступе с навесом, и осторожно снял нагар с размочаленного конца шнура…
…срединное место залило неяркой, но ровной жёлтой кисеёй и лучше стало видно комель мачты, корзины с рыбой, Симона, озабоченно склонившегося над бортом и Иисуса, придерживающего над ним нижнюю рею.
Беспощадное полуденное солнце лило жар на окрестные холмы Иерусалима. Меж ними, по каменистой, выжженной дороге, брёл Фома апостол. Усталое лицо его было в глубоких морщинах. Борода, аккуратно постриженная, и висячие усы были сивыми от пыли и седины. Глаза пытливые, светло-серые и прозрачные, как финикийская галька.
Облизнув сухие губы, Фома поднял голову. На вершине холма раскинулась хорошая рощица, из сикомор.
Оставив дорогу, Фома начал медленно взбираться на холм. Давалось это с трудом. Он осторожно ставил пропылённую сандалию и смотрел, куда ставил. Крошились под подошвой комки глины, проскальзывал острый щебень… …Фома поднимался, не зная, что на вершине, под сикоморами, в тенистых зарослях расположился римский кавалерийский патруль, который и наблюдал его, пока Фома карабкался вверх по склону. Увидеть их, разглядеть от подошвы холма Фома, разумеется, не мог…
Только взобравшись на холм, вконец измученный Фома увидел на поляне, совсем близко! за кустами, солдата и лошадей. И на лошадях – римские военные сёдла… Фома ахнул, но понял тут же, что поверни он назад, заподозрен будет и уличён за тем в чём угодно…
Солдат обстоятельно приторачивал к седлу пилум, тяжёлое пехотное копьё. Он с неожиданной обидой посмотрел на Фому и начал отстегивать пилум, укоризненно качая головой, но почему-то уже не Фоме… Фома недоуменно оглянулся. В двух шагах от него, сбоку и сзади, в зарослях стоял второй солдат и довольно улыбался. И, взяв пилум наизготовку, этот второй вышел из зарослей.
