Служанка заплакала. Ревекка вымученно улыбнулась: – В этом, Мириам…
Мириам плакала. Прелюбодея Ревекка разбитым ртом шептала ей слова утешения. Пойманная на грехе, она смотрела на свежо разгорающийся светильник, смотрела неотрывно, уже позабыв о старухе, для которой молодая хозяйка была единственным смыслом. Язычок пламени становился всё ближе и ярче. Всё светлее становилось в комнате, и стало очень светло, и бело и уже нестерпимо для глаз, и ослепительный, раскалённый блик просочился в стеклянную стену. И внутренним своим сводом стена потекла ввысь, в горловину…
Ревекка задрала голову. Полуденным, раскалённым зрачком полыхал зенит, из которого выпарило всю глазурь. Зазмеились хворостом трещины из белого пепла, сквозь них посыпался чёрный песок, ширились и распухали трещины, обрастая хлопьями сажи… …и с оглушительным треском разорвали глазурь!
И песочный водопад засыпал Ревекку… И снова стало темно. И стало чернеть. Так черно, что багровые редкие сполохи в этой чернильной яме показались Ревекке языками щедрого и доброго пламени, когда мать первый раз поднесла её к очагу, грудную и спеленатую в чистую застиранную холстинку…
– Смотри, Иохим, смотри! Как нравится нашей девочке… Подбрось дров… пусть ей будет тепло… смотри, какие у неё реснички! Она будет первой красавицей в Капернауме… Какие сильные у неё ручонки, она будет лучшей хозяйкой… пожелай благоденствия свой дочери, мой любимый Иохим…
Но молодой суконщик, счастливый отец Ревекки, не услышал просьб своей юной жены. А может быть, он окончательно поглупел от домашнего счастья, щедро отсыпанного ему его Господом. Или был ещё так ослепительно молод, что ни одна светлая надежда в его душе не успела остыть и превратиться в белый и серый пепел?
Но Иохим уже твёрдо усвоил, что он муж и отец, и прежде всего иного не должен забывать о своём авторитете. И он погасил глупую и щедрую мальчишескую улыбку. И проворчал притворно-угрюмо, степенно вороша поленом очаг: – Накрой ей лицо, Мария, вдруг искра обожжет её и… не пора ли её кормить?
Мария, спрятав улыбку, кивнула. И бережно прикрыла свободным концом пелёнки широко распахнутый взгляд Ревекки, не знающей ещё, чью речь она слышит. И не знающей, что это было речью. И что та состоит из слов…
Девочка не знала, что такое слова… но клочковато-протяжные звуки не таили угрозы, и Ревекка не испугалась, ибо прежде уже слышала их, просыпаясь в утробе…
Она ошалела от любопытства. Заворожённая, попавшая в этом мир впервые, забыв о голоде, она пялилась на гигантский пляшущий огонь и великана, кормившего его с руки. И закопчённую балку, и потолок… Всё было огромным… И восторженно пискнула крошечная Ревекка… Но огромное тёмное покрывало стало падать ей на лицо, закрывая чудесный мир, в который впустили её Иохим и Мария. И Ревекка заплакала…
