Коненковские образы — «Старик на завалинке», «Читающий татарин» — в сущности, входили в тот же тематический круг, а «Камнебоец» стал философским выражением значительного социального явления: рабочий человек задумывается над первопричиной своего тягостного положения. Если изможденные каторжным трудом прачки Архипова просто в плену безысходной нужды, если в картине Бакшеева процветает тиранство, от которого избавит только могила, если на деревенском сходе в картине Коровина вспыхнула неосознанная, слепая злоба крестьянина-бедняка к кулаку-мироеду, если углекопы Касаткина пока угрюмо-покорны, то камнебоец Коненкова, присев на округлый камень, положив между ног грозный молот, набивая трубочку, думает. Дума его не о куске хлеба на черный день. И вообще занят он не собой. Он погрузился в мечты, которым пределы не заказаны. Гордый, независимый — труд всегда прокормит, характерное русское лицо, мускулистые руки рабочего — новая, значительная фигура. Что-то символическое было и в его профессии — камнебоец. Самодержавие уже тогда многим представлялось грубым, тяжелым, неподатливым камнем, который тянет назад, лежит на дороге истории, и его по сдвинуть, пе объехать. Камнебоец, мускулистый рабочий с молотом в руках, в ближайшие два десятилетия разобьет и сметет с дороги этот тяжелый, инертный валун.
Коненковский «Камнебоец» — одна из лучших работ русской скульптуры XIX столетия. Жизненность ее, бессмертие со главным образом в благородстве, гуманизме идеи, воплощенной в скульптуре. Коненков в «Камнебойце» показал духовную ценность, значительность рабочего человека, простолюдина, раскрыл его внутренний мир, возвысив образ знакомого скульптору камнебойца Ивана Куприна до философско-образного обобщения, рождающего в зрителе многоплановые ассоциации и представления.
Все в композиции «Камнебойца» подчинено выражению глубокого размышления над коренным вопросом российской жизни. Чуть склоненная голова, глубокие морщины лба, взгляд в себя, замкнутое кольцо плечевого пояса и рук, по которому, так и кажется, течет, пульсируя в ожидании окончательного решения, упрямая решительная сила. Если «Мыслитель» Родена в плену размышлений о возвышенном сидит на условном, можно сказать, «философском камне», то повод для раздумий у коненковского «Камнебойца» вполне конкретный и земной: как бы стряхнуть со своих плеч российских угнетателей и эксплуататоров. Коненков, вспоминая об Иване Михайловиче Куприне, прямо говорил: «Он учил меня жить, рассказывал, как страдает парод, учил ненавидеть несправедливость и презирать тунеядцев».
