[15], если защитный механизм личности становится слишком независимым и выходит из-под контроля, то это может привести к психологическим отклонениям.
Пока у нас нет какого-либо подтверждения тому, что госпожа Кампуш подвергалась действенному физическому насилию, — она не рассказывала об избиениях, и на ее теле нет их следов. На ногах были синяки, но это не результат насильственных действий.
Тем не менее она все-таки рассказала нам о трех формах пытки, которым она подвергалась: голод, свет и воздух. Похититель контролировал ее прием пищи, освещение в ее помещении, равно как и вентиляцию, то есть количество воздуха в ее комнате.
Эти формы пытки также имеют и телесный аспект, например пытка голодом, и в этом смысле можно было бы сказать, что она все-таки подвергалась физическим пыткам. Госпожа Кампуш, однако, жила в некоем подобии союза с господином Приклопилем. Мы знаем об их редких выездах по магазинам, также мы знаем об их однодневной поездке покататься на лыжах. Еще она помогала ему ремонтировать и отделывать квартиру, которую он собирался сдать в аренду. Она красила стены, а также выполняла другую работу. Затем они вместе ездили покупать строительные материалы и подбирали некоторые товары. Дома, в его доме, она иногда готовила и занималась уборкой. По сути, она исполняла обязанности домохозяйки. Он говорил ей, что убьет любого, кто попытается помочь ей сбежать, и это блокировало ее мысли о побеге.
Вопреки кажущейся нормальности причудливо ненормального положения, Наташа настаивает, что мысли о побеге впервые у нее появились, когда ей исполнилось двенадцать лет: «К двенадцати годам, или около того, я начала мечтать о том, чтобы вырваться из своей тюрьмы… Но не могла рисковать. У него была острая паранойя, и он был хронически подозрительным. Неудачная попытка побега означала бы, что я уже никогда не смогу покинуть свою темницу. Мне необходимо было постепенно завоевать его доверие.
В двенадцать лет я пообещала себе, что совершу побег. Я сказала себе, своему „я“, что обязательно сбегу, и уже никогда не отбрасывала мысль о побеге».
На вопрос о том, как она боролась с одиночеством, она ответила: «Я не была одинока. У меня была надежда, и я верила в будущее… Я все время думала о своей семье. Их положение было даже еще хуже, чем мое. Они считали, что я мертва. Но я знала, что они живы и угасают из-за мучительных мыслей обо мне. В то время я была счастлива, что могу использовать свои детские воспоминания как дорогу к свободе».
