Тогда мы вошли в здание и позвали ее. Мы увидели высокую молодую женщину в хлопковом пуловере, вышитом крупными простыми цветами. Она приветливо подошла к нам, приняв нас за родителей кого-то из учеников. Марта сказала: «Я мать Дэвида». Девушка застыла. Марта повторила: «Я мать Дэвида и я должна с вами познакомиться».
Ледяным тоном Сьюзан попросила нас уйти. Мы не имеем права ее преследовать. Она сообщит шерифу, подаст на нас жалобу. Марта повторила: «Я не говорю вам ничего плохого, я лишь сказала, что я мать Дэвида Денниса». Девушка взяла себя в руки и ответила: «Я не знаю никакого Дэвида Денниса. Знаю лишь Фрэнка Адама».
— Фрэнк Адам, представляете? — перебила ее Марта. — Я и не подозревала, что он знает имя своего отца, я даже не помню, чтобы произносила это имя в его присутствии. Откуда он узнал? Почему решил взять себе это имя? Я почти уверена, что никогда не произносила его. Ему с детства внушали, что он был сыном храброго американского солдата, который освобождал Францию.
— Его дед?
— Да, для нас этот образ служил и дедом, и отцом, моя мать была такой выдумщицей, у нее было столько историй о нем!
— Но он называл себя именем «отца»?
— Об этом, — ответила Марта, — я не знала никогда.
— И вот перед нами стояла эта девушка, — продолжила Розарио, — которую нимало не беспокоило то, что если она и не отправила парня в камеру смертников, то, по крайней мере, и пальцем не пошевелила, чтобы спасти его! Парня, с которым прожила много недель, за которого замолвила слово перед директором школы, чтобы тот взял его преподавателем на замену; парня, которого, по ее словам, она любила так, что хотела выйти за него замуж.
«Я не знаю никакого Дэвида Денниса. Знаю лишь Фрэнка Адама», — вновь произнесла Розарио, передразнивая выговор Сьюзан. — Я решила, что напишу ее номер телефона на стенках всех туалетов в самых грязных барах Мэриленда, напишу большими цифрами на дверях всех сортиров.
И если я этого не сделала, — продолжала Розарио, — то не потому, что не посещала самых грязных сортиров. У нас больше не было крыши над головой, и мы оказывались порой не в самых шикарных местах. Я не сделала этого потому, что в жизни не писала ничего на стенах. Но я сказала Марте, что сделала это, тем самым немного успокоив ее гнев. Она смеялась, думая о ночах, проведенных девушкой до того, как она сменила свой номер, обо всех непристойностях, которые ей говорили. Они бы немного лишили ее спокойствия, которого она не теряла даже при упоминании о скорой смерти Дэвида.
