Вы не представляете, как эти люди прощают и утешаются. Они утешаются всем. Они утешаются прежде, чем опечалиться, и прощают еще до совершения ошибки. Они искали с нами контактов, словно обещали хорошо себя вести. Они ждали от нас формальных подтверждений, что их дочь никогда не будет убита, а сын никогда не очутится в «Гринливзе».
Вот почему, — продолжала Розарио, — такой утешительной была мысль, что эти, так называемые, честные деньги, нажитые на самом деле путем насилия и унижений, вскоре исчезнут в ярких и шумных машинах, станут в руках Марты потоком, рекой монет. Собирать пожертвования, играть, выигрывать, проигрывать. Очищать Божьи деньги, отмывать их — это по мне, — смеялась Розарио.
Она показала мне собаку, гревшуюся на солнышке за кухней мотеля.
— Когда мы приехали, она была толстой, с огромным животом и надутыми сосками. У нее были щенки, которых она кормила грудью, а теперь их у нее украли. В жизни иногда бывает, когда время мчится с бешеной скоростью!
Я призналась ей, что календарем мне теперь служат даты срока годности на баночках йогурта, которые сначала затормаживают время, а потом ускоряют. Я рассказала, как несколько дней назад алюминиевая крышечка унесла меня сразу на день вперед после смертной казни Дэвида, во времена, которых, мне казалось, я уже не увижу.
В этой точке света, в этот момент истории я была так же сбита с толку, как тогда, в открытом море, когда уже не чувствовала, куда меня несет течение. Одна вода, безбрежное небо, вода вместо неба, небо вместо воды. С тех пор мои часы остановились, и я не пыталась завести их снова. Я думала о Дэвиде Деннисе, который сам разбил свои часы в день вынесения приговора. Войдя в камеру смертников, он снял часы с запястья и ударил ими о стену камеры, чтобы больше не думать о скоротечности времени. А вот стрелка часов Кэндис даже после ее смерти продолжала бег. Эти упрямые часы с противоударным корпусом продолжали сражаться за жизнь на столе патологоанатома, рядом с уже загнивающим телом. Их остановили так же, как это сделал Дэвид? Или, напротив, мать Кэндис нацепила их себе на руку? Или они все еще на месте, как нерушимый свидетель жизни уже умершей девушки?
Здесь, в Нэгз Хед, Марта, Розарио и я, каждая по-своему и не сговариваясь, стирали время. Мы его расчленяли, отбрасывали за дату исполнения приговора, возвращали Дэвиду право не знать часа своей смерти. Мы исключали его из программы. Палачи живут, сверяясь с хронометром, мы же, как и Дэвид, не строили планов и не считали дней. Никакого календаря, никаких часов.
