Собрания никогда не происходили в самих культовых местах, так как Марта с Розарио были не достойны стоять перед алтарем, все происходило в смежных комнатах, а за понятием «дружественная атмосфера» скрывалось удручающе ничтожное число прихожан и привычка публики не являться в назначенное время. Иногда было так малолюдно, что приходилось до упора ожидать какую-нибудь семейную пару, оправдывавшую свое опоздание нестыковками в планах. Марта и Розарио знали теперь их несметное множество: отвезти ребенка к друзьям, дождаться важного телефонного звонка и так далее. Вот они, мелкие обстоятельства жизни и груз повседневных обязанностей обычных людишек, а в результате — отсутствие пунктуальности, а порой и просто отсутствие наиболее милосердной части человечества.
— Ах! — вздыхала Розарио, обращаясь, скорее, к самой себе. — Это не те люди, которые восстанут, бросят всё и отправятся в путь следом за Господом с таким же громким и убедительным пением, которое они затягивают во время каждой церковной службы. Единственный раз, когда им показывали Христа, — по крайней мере, его образ, — они все равно пришли с опозданием, долго рассаживались, без конца объясняли, почему задержались, делали знаки соседям и оглядывали зал, считая присутствующих. Они просили подождать еще Питера, который обещал прийти накануне, или Мэри, которая как-то сказала, что тема смертной казни ей интересна.
Давайте же наконец начнем! Розарио считала, что не стоило начинать издалека. Лучше бы Марта сосредоточивалась в своей речи на ужасных условиях заключения в камерах смертников. Внимание людей имеет пределы. Телевидение приучило их к быстроте. С ними не нужно ходить вокруг да около, надо прямо заявлять о главном, а главное — это деньги. Розарио не ошибалась насчет того, как правильно построить рассказ. Если она и была не права, то разве что в выборе эпизодов. Людей интересовало не настоящее, то есть Дэвид в тюрьме, а начало — преступление, и конец — казнь.
«В чем его обвиняют?» — был первый вопрос. Если только это не звучало как: «Что он натворил?» Марта и Розарио сталкивались с той же трудностью, что и я, когда описывала суть дела моим корреспондентам. Слова приговора вызывали ужас: изнасилование, убийство, варварские действия.
«Кто жертва?» Студентка, девушка семнадцати лет. Сказать это — то же самое, что и вновь пережить процесс, получить пять минут возмущенной реакции присяжных. Прихожане сразу же превращались в присяжных, единодушно осуждавших Дэвида.
